И если с полгода назад я бы почувствовала себя самой счастливой на свете, то сейчас это вызвало такое отторжение, что по всему телу прокатилась дрожь. Это было настолько неприятно, что я едва сдержала себя, чтобы резко не отшатнуться. Мягко высвободилась, на что получила недоуменный взгляд бывшего одноклассника.
— Что случилось? — Сашка спросил удивлённо, будто млеть от его объятий — для меня само собой разумеющееся.
— Ничего, просто…
Ты не он.
Это прогремело у меня в голове, раскрыв истину мне самой. Вот, чьи руки, я хочу, чтобы меня обнимали. Чьи руки касались. И не только руки…
Захотелось взвыть от безысходности. Если раньше я списывала всё на уязвленную гордость, на привлекательность Лекса, то сейчас чётко поняла, что влюбилась в сводного брата. В того самого, что ненавидит и презирает меня. В того, что позволил прикоснуться к себе открытому и настоящему, а потом жестоко захлопнул эту дверь перед носом, так и не пояснив, чем же я недостойна.
Домой я уехала через три дня, но в тот вечер гуляла с друзьями в последний раз. Алёнка приходила ко мне, пытаясь выведать, что же произошло, но я так и не смогла перед ней открыться. Мне было стыдно. Стыдно сказать, что я по уши утонула в своём сводном брате, на которого в горьких слезах неоднократно жаловалась.
Едва переступив порог своего нового дома, я поняла, что Алексей вернулся. Его голос доносился из кухни, а у меня немели ноги. Но я же не могу просто взять и уйти к себе. Нужно поздороваться с Виктором. Он прекрасный отчим — добрый и внимательный, он любит маму.
— Привет, — здороваюсь сразу со всеми, пытаясь быть милой и приветливой, но внутри начинает скручиваться узел.
— Здравствуй, Янка, — лучится доброй улыбкой Виктор. — Рады видеть тебя. Теперь все, наконец, дома.
Отчим приобнимает меня и целует в макушку. Тёплый отеческий жест. А вот Шевцов-младший ограничивается лишь кивком и холодным взглядом.
Виктор усаживает нас с мамой за стол и сам ставит чашки с горячим чаем, ближе подвигает тарелку с пирогами. По закону вежливости я, наверное, должна спросить у Алексея, как он себя чувствует, но язык просто присох к нёбу и омертвел. Я даже глаза на него поднять не могу, и просто пялюсь на крепкие мужские запястья, одно из которых перетянуто красным шнурком. Длинные пальцы небрежно обхватывают кружку, а у меня в памяти всплывает, как судорожно они сжимались на моей спине, сминая одежду. Щёки начинают гореть от воспоминаний тех недолгих минут, а в груди разверзается пропасть. Почему? Почему я должна была влюбиться в этого чёрствого и бездушного парня? Такого идеального внешне и такого непонятного внутри?