— Девочка, тебя как зовут? — поинтересовался, попутно выпуская в вечернюю темень туманные клубы дыма.
Стоит, смотрит на меня широко распахнутыми глазами. Наивными, детскими, я бы сказал. Кутается в мой пиджак, совершенно неподходящий хрупкой маленькой птичке. Он буквально заменяет ей плед. От холода топает каблучком о заснеженный асфальт, и робко отвечает:
— Господин, имени у меня нет. Вы можете звать меня, как вам будет угодно.
— А как тебя называли в приюте?
— Канарейкой… — покорно ответила она, опуская печальный взгляд.
— Что ж, определенно, тебе эта кличка подходит — хотел сделать комплимент её дивному голосу, но, видимо, задел за спрятанную глубоко в душе струну боли. Не похоже, чтобы девочке нравилось это прозвище. Ладно, об этом потом.
— Давай-ка поедем домой. Пока ты совсем не замерзла.
Пошел в сторону стоянки. Канарейка последовала за мной, мелкими неуверенными шагами пытаясь поспеть за заданным темпом. Открыл дверцу Bugatti Veyron и жестом приказал девчонке садиться. Она заняла заднее сидение, и я разместился рядом. Дал водителю знак трогать и авто понеслось по трассе к моей загородной вилле.
Весь мой персонал был тщательно подобран, каждый знал своё дело. Приказы они понимали с полуслова, а, по необходимости, с полу-жеста. И работу свою выполняли всегда качественно! Поэтому, даже в снегопад, я мог спокойно доверить Владимиру вести мою машину на оптимально-высокой скорости.
По дороге мы молчали. Каждый думал о своем. Куколка не посмела бы сказать что-либо первой, даже если бы хотела. А я попросту не знал, с чего начать. На полпути заметил, как роскошное тело моей спутницы до сих пор потряхивает от холода. Затем она, может и сама не заметив как, поднесла ладошки к губам, и начала обдавать их теплом своего дыхания. Совсем юная, нежная и такая ранимая… Хотелось защитить её от всего. Жаль, только, что некому будет защитить Канарейку от меня. В порыве нахлынувших эмоций сжал её руки в своих, надеясь согреть заледеневшие пальчики собственным теплом. В шершавых больших ладонях, загрубевших от кастета и рукоятки пистолета, её маленькие, нежные кисти смотрелись особенно уязвимыми. Куколка посмотрела на меня недоумевающим взглядом. А внутри этих карих, глубоких глаз, обрамлённых чёрными, как смоль, длинными ресницами, скрывалось нечто настолько важное для меня, что я ощущал необходимость прочесть все, что в них сокрыто. Не спеша, постепенно, чтобы не спугнуть ранимую душу.
Подъехали к загородному дому. Я отпустил одну из порозовевших, согретых рук всё так же смущенной и растерянной спутницы, а вторую сжимал, помогая выйти с машины. Вечер укрыл террасу мягким звездным свечением, под которым пушистые снежные хлопья отливали драгоценными камнями. Наш путь сопровождали фонари, расставленные по всему периметру обширной площади. Канарейка смотрела по сторонам, и было видно, как ей сейчас неуютно. Она- как птенец, которого забрали с одной клетки в другую, так и не позволив вдохнуть свободы… И уже вряд-ли когда-нибудь позволят.