Когда бежать он больше не мог, он заметил открытую дверь, из-за которой приятно пахло. За ней оказались мешки с зерном, а на полу была солома. Цепляясь за мешки когтями, Питер взобрался наверх, примостился поудобней и услышал:
— А ну брысь! Пошел, пошел…
Голос был нечеловеческий, но Питер все прекрасно понял, открыл глаза — и, хотя на складе света не было, ясно увидел большого бурого кота с квадратной головой и уродливым шрамом на носу.
— Простите, — сказал Питер, — я не могу уйти, я устал.
— Вот что, сынок, — сказал бурый кот. — Это место мое, понятно? Давай уматывай!..
— Никуда я не пойду, — с неожиданным упрямством сказал Питер.
— Ах, не пойдешь? — ласково сказал кот, хрипло заурчал и стал расти на глазах, словно его надували насосом. Питер успел пробормотать: «Да вы что, да тут места хватит…» — но кот прыгнул прямо на него и первым ударом сшиб с мешков, вторым — покатил по полу. Они единым клубком докатились до дверей, и, вылетая на улицу, Питер еще слышал последние угрозы.
Глава 3. ИМПЕРАТОРСКОЕ ЛОЖЕ
Когда Питер открыл глаза, он лежал на кровати, застеленной пунцовым шелком, а на желтом шелковом пологе красовалась большая буква «N» и над ней — корона. Здесь было мягко, сухо, тепло и даже хорошо, хотя все его кошачье тельце ужасно болело.
Потолок в комнате был высокий, и почти до самого потолка громоздились какие-то странные старинные вещи, покрытые
слоем пыли, из-под которого поблескивала парчовая обивка или золоченые украшения. Между кипами мебели тянулась паутина, и пахло здесь чем-то затхлым.
Вчерашний страх накатил на Питера, и он стал было думать о том, что никогда не увидит ни маму, ни папу, ни няню, как вдруг нежный голос проговорил совсем рядом:
— Слава богу, ожил!.. Я уж и не надеялась. Да, повозилась я с тобой…
Прямо над ним, обернув хвост вокруг передних лапок, сидела пестренькая кошка с белой грудкой, белым пятнышком на мордочке и серо-зелеными глазами в золотой оправе. Она была совсем тощая, мех да кости, но очень чистая: белая манишка сверкала, как горностай, и Питеру стало за себя стыдно. У него самого мех свалялся, даже виден не был из-под угольной пыли и запекшейся крови, и никто не поверил бы, что еще недавно он был снежно-белым котенком, тем более — чистеньким мальчиком.
— Простите, — сказал он. — Я уйду, как только смогу. Сам не знаю, почему я здесь. Я вроде бы умирал на улице.
— И умер бы, — сказала кошка, — если б я тебя не перетащила. Полежи-ка тихо, я тебя вылижу.
Собственно, ему хотелось вытянуться как следует на шелку и заснуть, но он вспомнил правила вежливости и ответил: