Он немного хмурится, так неуверенно, словно подбирая слова.
— Не бойся, — и чуть улыбается. — Мы с Юном всегда дрались, это обычная история. В этом ничего такого нет. И все же, он один из немногих людей, которым я доверяю. И это… сложно так сразу объяснить, — он трет переносицу. — Вот даже шрам у меня на роже — его рук дело.
— Его?
Такой шрам на пол лица, еще бы немного, и Сигваль мог бы остаться без глаза.
— Да, лет в шестнадцать, — теперь Сигваль ухмыляется уже совершенно честно. — Из-за девушки подрались. Она красивая была, просто невероятно! А мы, два молодых петуха, распушив хвосты, соревновались, кто первый затащит ее в постель. Оба целовались с ней и водили гулять под луной.
— И кто выиграл? — спрашивает Оливия.
Он улыбается. Это какие-то давние дела, вспоминать которые даже весело. Тогда это, и правда, было только игрой. А сейчас… Им уже не шестнадцать…
— Да пока мы между собой выясняли, она вышла замуж за Джона Тенгиля. Я видел ее год назад. Все так же красива и совершенно счастлива, по уши в хозяйстве и детях, у нее их, кажется, уже трое.
И все равно…
— А сейчас? — тихо говорит Оливия. — Вот то, что сейчас…
Он качает головой.
— Ты тут не при чем, даже не думай. Это наша с ним давняя дурь… Ничего. Иногда полезно размяться, прямо в полную силу. Да мы, считай, с детства так развлекаемся. Эсхейд учил драться нас обоих, мы друг на друге учились. Но только меня прямо лет с четырех, а Юна уже потом, его отец привез… — Сигваль вздыхает. — Не пугайся. Как бы страшно это не выглядело, никто никого не убьет.
— А Никлас Оддмар?
Его лицо разом меняется, словно застывает, болезненно заостряются черты.
Не стоило.
— Это совсем другое, Оливия.
До хруста стискивает зубы.
Немного неловко… Она не должна была спрашивать?
Сигваль немного справляется с собой, выдыхает.
— Ты все равно должна знать. Это будет касаться и моей жены тоже. Меня обвиняют в измене, предательстве и попытке захвата власти. Последнее — чистая правда. Я не могу спокойно смотреть на то, что делает отец. После Бейоны и после этой войны — тем более. Если ничего не сделать, мне достанутся руины… в лучшем случае. В худшем, Остайн просто перестанет существовать, его растащат по кускам, — он облизывает губы, морщится, ему не нравится говорить все это. — Я делаю то, на что не имею никакого права, решать должен мой отец. Но решаю я. Часто грубо и жестко, но как могу. Многим это не нравится. Здесь слишком большие деньги и большая политика. И Ник… Тифриду удалось склонить его на свою сторону, и сторону отца. На сторону законной власти, если уж на то пошло. Ник был хорошим парнем, очень честным и правильным, но… так вышло. Либо я, либо меня.