Дамы не ответили. Они знали, что он и так знает кто.
— Сестры милосердия, — ответил Минус.
— Минус, Минус, разогнал бы я твой гарем, но с тебя на сегодня, пожалуй, хватит, — звонко, чтоб до каждой дозвенело, отчеканил командарм. Он повернулся к Минусу и вполголоса добавил:
— Вот эту, за моей спиной, в белой толстовке, завтра ко мне домой пришлешь. Скажешь Багру, он встретит и разместит.
— Это какую за твоей спиной? — поднялся на цыпочки и даже подпрыгнул, чтоб заглянуть за Фрезу, командир роты.
— Кончай троллить, все ты понял, на толстовке написано «bad company».
— Дык я, товарищ командарм, по-английски донт андестенд.
— Отпечаток ладони еще нарисован, видишь? Красной краской, а буквы черные… Еще вопросы есть?
— Теперь вижу. Нет вопросов.
— Как ее зовут?
— Нада.
— Надя?
— Нада.
— Что за имя такое?
— Говорит, испанское, как-то там с ихнего переводится.
— Она что, из Испании?
— Говорит, местная, из Дружковки.
— С той стороны, значит?
— Да, из-под укров пришла.
— Зачем?
— Вроде как бабушку проведать, которая под нами живет, в Тельманово.
— А к тебе как попала?
— Да как все. Уж и не помню. Может, я лучше бабушки ей показался? Зря ты Карапуза унизил.
— Не Карапуза, а тебя.
— Можно и так сказать, — перешел на змеиное шипение Минус.
— И не раз еще унижу. Я тебя доломаю, не сомневайся.
— Не, Фреза, такого не будет. Я, может, и гнусь, но не ломаюсь.
С каждой фразой оба говорили злее и тише, чтобы не слышали те, кому слышать не положено, говорили уже почти на ухо, так что даже столкнулись козырьками фуражек. Тут стало видно, как они похожи: одинакового роста, в одинаковой форме, оба с крепкими, утрамбованными судьбой лицами и свинцовыми глазами, словно один человек перед зеркалом бодался с собственным отражением. Их разнял Серп-И-Молот, подскочивший доложить, что приказ выполнен.
Карапуза увезли на подвал, бензобак игорного грузовика вяло взорвался, штурмовая рота продолжила движение, полупарадно промаршировав на прощание мимо командарма. Замыкавший колонну верхом на безбашенном танке Минус отдал начальнику честь, не глядя на него. Фреза, держа ладонь у виска, крикнул:
— Про поручение напоминать не буду, товарищ комроты!
— Будет исполнено, товарищ командарм! — куда-то в полынную степь отозвался Минус.
ДОСТАВКА
Почему она? Почему-то она. Взгляд выхватил ее из толпы то ли оттого, что ближе стояла, то ли из-за сияния, которое все мерещилось ему и было у нее там, где у других тень.
Шахтеры пропитываются насквозь угольной пылью так, что ничем не смыть ее до конца. Пыль войны, поднятая взрывами и бронетехникой, так же несмываемо ложится на людей, покрывает и пронизывает их, отчего они кажутся серыми, будто припорошенными. Даже у самых здоровых и смелых на войне тусклые, защитного цвета лица и приглушенные взгляды, как будто посасывает им сердце какой-то неспешный недуг, как будто почесывается душа от хронической нечистоты. Неважно, солдат ты или тыловая тетка, все становятся одной пыльно-пепельной масти, а вот к Наде война не липла, и ее нечаянная свежесть привлекала.