– Да… – глаза генерала были полны удивления, – странно, странно. Я бы был более строг и категоричен по отношению к этому недостойному типу. По-моему он просто негодяй и выскочка. А вы его жалеете… Может, вас мучит совесть? Может, вы ему что-то должны, и долг офицера не позволяет вам вести себя не этично?
– Как? Пере… – Задумался и с облегчением, как бы вспомнив: – Да… Пересплавлялись… Что-то произошло… Один утонул. Вода холодная…
И этот Астус… Кого я спрашиваю? Себя? Ту часть себя, что уже в нём сидит? А сердце бьётся, и превращаюсь я в наивного ребёнка: а вдруг, а вдруг… И не вяжется ничего, и намёка даже нет, и я сам не понимаю, почему именно сейчас рвётся забившаяся в самые дальние уголки вскипающего мозга слабая надежда.
– Ты знаешь, кто я. Я знаю, кто ты. Мне нужно в Город. Взамен – твоя жизнь и, естественно, возможность получить, что ты хочешь.
– Прямо сейчас. Подробности – в пути, времени у нас будет достаточно.
Начальство спровоцировать не удалось, и Антон решил уйти самовольно. Этот шаг не вызвал у Игоря удивления. Оба понимали: попытка покинуть базу наезженным официальным путём обречена на неуспех. Заморочат голову: заявления, объяснения, собеседования, ожидания – весь набор общеизвестных бюрократических форм общения, рассчитанный на бесконечное неуважение к личности человеческой, с одной стороны, и бесконечное рабское терпение, с другой. Тебе, вменяемому человеку, пристально смотрят в глаза и несут всякую чушь. Мол, куда же вы? Такое бывает – постстрессовый синдром. Сны цветные не снятся? В постельку не писаетесь? И эта снисходительная манера общения исходит от чиновника, который не встречал в своей некороткой жизни и десятой доли «красот и чудес», ставших составной частью жизни «пациента».
– Когда еду, я руководствуюсь общеизвестными правилами, – возразил собеседник, – и нарушение этих правил очевидно для всех.
Глава 23
– Живы! – ответил вместо Антона Переплёт, и, широко, но с холодком улыбнувшись, сменил тему: – Теперь у нас триумвират.
– Своё появление вы называете метаморфозой… – Игорь уже просто цеплялся за хрупкую нить разговора.
Жизнь должна пролететь перед глазами. Ничего не летит, подумал Рой. Ни кадров, ни стоп-кадров. Сам я в полёте. И он признался себе, что не хотел и не хочет, чтобы жизнь эта – эта! – пронеслась перед очами его не совсем ясными.
Игорь не был перегружен иллюзиями и не надеялся ни на откровения, ни на ясность. Но на зацепку, ценную крупицу рассчитывал. И потому, не меняя тона, продолжил:
Анжела собралась сбросить простыню, но остановилась и озабоченно спросила: «А вы какой размер груди предпочитаете?» Валерий понял вопрос и к своему удивлению, не теряя времени на раздумья, ответил: «Шестой». «А седьмой бывает?» – спросила девица и почему—то опять покраснела. Валерий невразумительно пожал плечами и прибегнул к философии: «Полагаю, что, если есть шестой, то должен быть и седьмой…» Девица стыдливо запахнула простыню, подскочила к столу и опять разлила выпивку. Себе наполнила кофейную чашку. Чокнулись, опрокинули. Несмотря на сумеречно состояние, Валерий чувствовал в себе просыпающегося зверя.