— За тобой пришел, — понижает голос. — Видел, как ты по клеткам шарила… Нашла, что искала-то?
Одергиваю себя: если бы не наркотики… О них Иван, кстати, заговаривает сам. Начинает интересоваться, давно ли мой отец подсел, лечился ли, пытался ли бросить. Мне со стыдом приходится признать, что я ничего о его тайной страсти не знала, а значит никак ему не помогла.
Сверху навалено все, что касается его клоунской карьеры — костюмы, парики, забавные ботинки и головные уборы. Ниже начинаются вещи из нашей прошлой жизни… На самом дне нахожу кожаный пояс с метательными ножами отца. Тяжелый… Вынимаю один из ножей, взвешиваю его на ладони. Как оказывается хорошо помнят руки это ощущение — тяжесть летучей стали в пальцах. Отец мог метать ножи с одинаковой точностью как правой, так и левой рукой. Я такого мастерства не достигла. Но все же правой попадаю стабильно и, как правило, туда, куда и хочу. Примеряю пояс и со вздохом откладываю его в сторону. Он мне и тяжел и, главное, велик. Продолжаю рыться. Ведь где-то здесь должны быть и мои детские ножны с одним единственным метательным ножом…
— Маш! Прекрати.
Под такие вот разговоры Ирина Михайловна с профессиональной быстротой и творческим изяществом превращает меня в окровавленный труп с ножом в сердце. Рукоятка приклеена специальным клеем. К одежде клеиться отказался, поэтому пришлось красиво распахнуть полы домашнего халатика, в который меня обрядили — найти-то меня должны вечером… Долго торгуемся, где именно будет «торчать» рукоятка и, соответственно, насколько сильно придется мне обнажиться. Я, естественно, за то, чтобы все было чинно-благородно, Ирина Михайловна спорит:
В отцовском цирке ничего не изменилось. И все-таки хожу, высматриваю. Что хочу увидеть? Указатель со стрелочкой: «Наркотики здесь!» специально для меня вряд ли поставили…
— А с того, что я тебе все зубы пересчитаю, если не свалишь!
Интересно, что там сейчас творится, в нашей кино-богадельне? Пьют за упокой моей безвинной души? Потом перед ребятами придется долго извиняться. Но уверена, они поймут, киношники ведь…
Он рычит и матерится, ухватившись обеими руками за самое ценное. Я же, пользуясь моментом, ухватываю его за голову так, что большие пальцы обеих моих рук оказываются как раз напротив его вытаращенных глаз и с силой вдавливаю их ему в глазницы. Зажмуриться он, конечно, успевает — рефлекс на то и рефлекс, но видеть он теперь начнет не скоро. Время на то, чтобы сбежать у меня точно будет. Вот только не могу я бросить этого дурачка Яблонского, которого во всю метелит второй громила. Подбираю бутылку, из которой вытекают последние капли пива — ту самую, с которой явился в цирк Иван, и которую он выронил из рук после первого же пропущенного удара. Примериваюсь и со всей дури опускаю ее на затылок второму «помощнику» Ерлана.