В цирке у нас только один азиат. И это не таджик, и не узбек. Это казах Ерлан Садыков. Человек, на коленях которого я в детстве провела немало времени, который учил меня премудростям дрессировки, позволял возиться со своими питомцами, и просто холил и лелеял — ведь им с его женой Тамарой бог своих детей так и не дал. Не могу поверить…
— Я подозревала тебя, Иван. Только никак не могла понять, зачем тебе эта ерунда.
— Это наезд?
— Про «Корп-Ин…»
Папа бы сейчас, наверно, позвонил, назвал бы его как-то смешно и обидно, а потом предложил бы спеть… Но папы теперь нет… Надо взять себя в руки. Приходченко не обязан переносить мои истерики и заниматься утешением разнервничавшихся дам. А раз так, стоит перестать думать об отце и вернуться к мыслям о делах.
Ладно. Сначала надо заняться организацией похорон…
Распихав страждущих с криками: «Идите работать, бездельники!», Яблонский вонзает свои непозволительно белые зубы в сильно примятый и уже остывший пончик, как собака в косточку. Аж рычит. Сахарная пудра, которой на дне пакета еще полно, тут же припорашивает его темную эспаньолку, сыпется на черную майку. Пончик исчезает мгновенно. Яблонский для верности еще раз заглядывает в пакет — не осталось ли еще хоть чуть-чуть, горестно вздыхает и принимается вылизывать с пальцев, а потом и со дна пакета сахарную пудру. Смешной. Неужели несколько часов назад я собиралась связать его и душить, натягивая ему на голову целлофан?..
— Ну и что, удалось Егору выяснить что-нибудь интересное?
Утром, хоть и встаю поздно, но чувствую себя не выспавшейся и злой. Гостиница тиха и пуста. Все уже выдвинулись навстречу трудовым будням. Ресторан на первом этаже, в котором осуществляется прокорм съемочной группы, тоже закрыт. «Опоздала усюду». Вспоминаю эти слова и невольно начинаю улыбаться.
— Видел кого-нибудь?
— Я пыталась дозвониться до него, Ксень, несколько раз. Как раз, когда папа умер… Сообщить, и, если честно, деньги были очень нужны…
— А у самого Яблонского?
— Кто это может быть, Маш? И еще. Надо понять, где именно в цирковом скарбе можно оборудовать надежный тайник для наркоты. Ты же все там знаешь, подумай.
— Мне очень жаль, Маш, что так вышло с твоим отцом…
Рассматриваю его тело. Надо признать с известной жадностью. Стройный. Ярко выраженных, накачанных бицепсов-трицепсов нет, но и хлипким его не назовешь никак. Плечи широкие, грудь выпуклая. И вся покрытая темными волосами. Не кудрявыми зарослями, вроде тех, про которые одна моя знакомая врачиха — по мужу Саркисян — говорит: «Лежишь, как в мох