В голове всплывает образ его отца, и вдруг я неожиданно вспоминаю родную маму. Ее лицо. Ее смех. Пустоту, заполнившую меня, когда она умерла. Мне точно известно, что чувствует Леннон, и от этого все становится еще хуже. Потому что я никогда, даже если проживу миллион лет, не захочу, чтобы ему было так больно.
В пространство палатки врывается какой-то странный, сдавленный звук, и мне требуется некоторое время понять, что он плачет. Леннон никогда не хныкал. Никогда. Ни в детском возрасте, ни когда повзрослел. От его всхлипов мое сердце разрывается на мелкие кусочки.
Я инстинктивно тянусь к нему. А когда кладу руку на его судорожно вздымающуюся грудь, он хватает ее своими стальными пальцами. Для чего – чтобы меня отпихнуть? Этого я сказать не могу. На короткий миг мы замираем, ожидая, что будет дальше.
Что-то вроде напряженных сумерек.
Леннон поворачивается ко мне, я прижимаю его к себе, он тычется мне в шею лицом и тихонько всхлипывает. Чувствую на коже горячие слезы и обвиваю его руками. В ноздри врывается его аромат – шампуня, солнца, дыма от костра, резкий запах пота и благоухание сосновой хвои. Он стал сильнее, тверже, в нем куда больше проявляется мужское начало, чем в тот день, когда я в последний раз его обнимала. Такое ощущение, что он держит на плечах кирпичную стену.
Негромкие всхлипы Леннона постепенно стихают, из его тела в моих объятиях полностью уходит напряжение.
Мы в какой-то странной пещере и чуточку заблудились. Отклонились от плана и явно сбились с пути.
Но впервые после отъезда из дому меня отпускает тревога.
19
Мы шагаем уже не один час, но смогли лишь преодолеть расположенную под пещерой долину. Несмотря на ибупрофен, который Леннон дал мне за завтраком, у меня болят ноги и спина. Когда я проснулась, он положил лекарство на медвежий сейф и поставил рядом голубую чашечку с кофе. Не знаю, как ему удалось выбраться из палатки так, что я ничего не заметила. С уверенностью могу сказать только одно – каждый раз, когда я просыпалась ночью, он по-прежнему обнимал меня. Потом, ближе к рассвету, я смутно припоминаю, что стало значительно холоднее. К тому моменту, когда мне удалось отогнать последние остатки сна, он уже развел костер и готовил нам завтрак. Бурные эмоции вчерашнего вечера сменились обещанием горячего кофе и нового дня.
Совсем неплохо для того, чтобы проснуться. Единственное, тело чувствует себя так, будто меня сбил грузовик, а потом со злости еще и несколько раз переехал.
Пеший туризм причиняет физические страдания.
Которые еще больше усиливаются, когда мы переваливаем через вершину крутого холма. Но это не играет никакой роли, потому как мне не терпится увидеть, куда же мы, собственно, идем. Леннон сделал новую карту. Нарисовал ее утром в своем блокноте и пересчитал наш маршрут, пока я старательно отводила глаза от щетины на его подбородке, которая пробуждала в моей душе по отношению к нему не самые уместные в данной ситуации чувства. После того как мы вчера свернули не там, где надо, Леннон пообещал придерживаться теперь более проторенной дороги. Это мне понравится больше: она отмечена на официальной карте Кингс Форест и ведет к станции рейнджеров. К тому же на этом пути нас ждут какие-то живописные красоты – единственное, он настоял, чтобы они для меня стали сюрпризом.