– Я послал тебе сообщение.
– Одно-единственное. «Прости». И на том все. Больше тебе мне сказать было нечего. Я потом тысячу раз писала тебе, но ты так и не ответил.
– Ну извини, если я был занят попыткой самоубийства отца.
Мое тело замирает как вкопанное.
– Это было… когда в школе устроили вечер выпускников?
– В тот день случилось много мерзопакостных вещей. В том числе и эта.
– Э-э-э… Ты хочешь рассказать об этом ребятам из класса?
Он неподвижно смотрит на горы вдали с таким видом, будто у них вот-вот отрастут ноги и они уйдут.
– Я потому и спрашиваю тебя об отце. Он ничего не говорил тебе о том, что случилось в тот день в отеле?
– В каком еще отеле?
Леннон закрывает глаза, что-то про себя бормочет и оседает ниже на скамье:
– Ладно, неважно.
– Ну уж нет, так не пойдет, – говорю я, на этот раз раздражаясь, – так точно не пойдет. Ты сам об этом заговорил. Сказал «а» – говори и «б». В каком таком отеле?
Он прикрывает рукой глаза и стонет.
Чем явственно завязывает мою тревогу в несколько узлов. Если Леннон думает, что дела плохи, то, на мой взгляд, ситуация намного хуже, чем я когда-либо могла предположить.
– Не молчи, говори, – упрашиваю его я.
Он сгибает руки в локтях, хлопает ладонями по коленкам, словно собирается встать, но вместо этого делает глубокий вдох и тяжело вздыхает:
– Прошлой осенью наши с тобой отношения… скажем так, изменились. Мы провели Великий Эксперимент.
– Не без моего участия, – напоминаю ему я.
– Мне казалось, что все хорошо. Настолько хорошо, что мы согласились рассказать родителям и появиться на публике как парень и девушка, – говорит он, откидывается на спинку скамейки, сползает ниже и складывает на груди руки. – Похоже, я слишком переусердствовал с важностью этой вечеринки выпускников. Подумал… что тему дружбы мы с тобой закрыли. В деле дружбы мы с тобой были настоящие эксперты. А когда… мы на той скамейке в парке занялись…
– Это не главное, – говорю я, чувствуя, что уши начинают полыхать от жара.
– Да, но это было здорово. Даже не здорово, а прекрасно. Ведь так?
Да, было удивительно. Хотя порой и немного неловко, особенно вначале. Целоваться с лучшим другом странно. Но с другой стороны, нет. А еще очень и очень приятно. Настолько приятно, что я не могу сейчас об этом думать, потому что нервничаю и чувствую себя не в свой тарелке. Нервничаю вообще от всего нашего разговора. Меня, похоже, опять прошибает пот.
Когда я в ответ на его слова нерешительно киваю, он расслабляется.
– Так что все было хорошо. Мы договорились появиться на публике как парень и девушка. Посчитали, что так будет правильно. Но по мере приближения той вечеринки, когда ты стала переживать, не зная, как рассказать обо всем отцу…