Арайа обратила сияющие глаза к отцу, и губы мужчины вновь невольно тронула улыбка.
— Это… Это было самое восхитительное, самое невероятное, самое запоминающееся зрелище из всех, что я когда-либо видела! — воскликнула девочка, и теперь Родон уже рассмеялся. Давно он не видел на лице своей юной дочери столь неприкрытые эмоции и не мог не радоваться тому, что ее не по годам строгая маска хоть на какое-то время исчезла.
— О, отец, я от всего сердца благодарю вас за это чудо!
— За какое чудо? — деланно удивился Родон. — Мне казалось, что все это время я сидел подле тебя и ничуть не влиял на само выступление. Чудеса творили джинны, не я.
— Вы прекрасно понимаете, что я имела в виду, — рассмеялась Арайа. Но тут она вспомнила, что в ложе находится еще и Эристель, и поэтому густо покраснела. Словно опомнившись, девочка поспешно подняла с пола веер и начала им усердно обмахиваться, смущенная настолько, что ее отец в который раз за этот вечер не сдержал улыбки.
— Это нормально — быть немного ребенком, — тихо произнес он, склонившись к уху дочери, после чего заговорщически ей подмигнул. Затем он перевел взгляд на ликующую толпу и только потом уже посмотрел на Эристеля.
— Надеюсь, вы все-таки не пожалели, что на время оторвались от книг, — произнес он, чуть сощурившись.
Лекарь кивнул, наконец переставав хлопать, и в его глазах Родон заметил неподдельный интерес. Двельтонь ни разу не видел этого пронизывающего блеска, словно Эристель пытался разгадать, что представляют из себя загадочные джинны. Лекарь не сводил взгляда со сцены, с которой медленно исчезали выжженные руны. Разумеется, дело было в магии, безобидной, но при этом при правильном обращении она могла оказаться весьма разрушительной. Создания, что только что развлекали толпу, не были настоящими ифритами, так как эти темные духи развлекают в первую очередь самих себя, например, отрывая любопытные головы. На празднике города выступала труппа актеров, владеющих стихийной магией на достаточно высоком уровне, чтобы сойти за джиннов. Именно поэтому никто не мог отличить их от обычных людей, разыскивая по всему городу в первую очередь духов с воронкой вместо ног.
Эристель предполагал, что эти актеры приехали вместе с ярмарочными торговцами и, скорее всего, поселились на разных постоялых дворах, чтобы не привлекать лишнего внимания. Сам Родон наверняка четко знал, с кем имеет дело, и, быть может, пригласил чужаков лишь для того, чтобы хоть немного потеснить проросшую на своем театральном троне Амбридию Бокл.
Его замысел удался на славу. Матильда с трудом успокаивала рыдающую навзрыд подругу, которая проклинала «фокусников» с такой ненавистью, что те непременно должны были взорваться по-настоящему. Теперь Амбридия была совершенно не уверена в том, как воспримет ее спектакль зритель. То и дело она обращала к Матильде свое заплаканное лицо и причитала о том, что проклятый Родон задумал ее извести.