Я проснулся и долго лежал, слушая тишину и чуть слышное потрескивание горящих дров в камине. Рядом спал Бублик, его толстенький, круглый бок размеренно вздымался в такт дыханию.
Тебе уже тридцать, говорили мне, когда это случилось. Тебе бы все равно пришлось уйти. А так ты ушёл красиво, так, что это запомнили. Говорили, а в глазах жалость. Презрение. Злорадство. В Анькиных глазах страх, страх за её шкуру, она всегда её холила, лелеяла и берегла. И в её планы вовсе не входит сидеть у постели человека, перенесшего вот уже третью операцию, на которую вдруг оказались потрачены почти все сбережения. Вдруг — потому что я никогда не жалел денег. Та же Анька спускала их с превеликим удовольствием. Машины, самые дорогие тряпки, люксовый отдых, зависть в глазах подружек. Вот что нужно было Ане. А не стонущий от боли, сломанный бывший спортсмен, у которого, кроме претензий к жизни, двухкомнатной квартиры и половины старого дома в деревне, не осталось ничего. Анька ушла, не обещав вернуться. Так какого хрена ей нужно сейчас?
Ответа на этот вопрос не находилось. Занимался серый, неторопливый рассвет, на смену которому пришёл такой же серый день. Войти в состояние гармонии с собой или хотя бы примириться с жизнью никак не выходило. Я метался по дому, словно загнанный зверь. На улицу выходить не вариант, там нечего делать ещё минимум недели две. В остывшем за зиму доме тоже не сиделось. Я уже жалел, что сбежал из города, но не возвращался из одного лишь упрямства. Зато Бублику было хорошо, он бегал, проваливаясь в снег, и пытался охотиться на затаившихся там полёвок.
К вечеру зарядил дождь. К тому моменту, когда упала ночь, я был готов ненавидеть всех. Аньку, за то, что когда-то ушла, но не нашла в себе сил сделать это до конца. Отца, который сначала ушёл, а потом и вовсе умер. Свою ногу, которая взяла и сломалась и теперь никуда не годится. Даже Сергея, у которого все хорошо.
А чертова собака пропала. Я открыл дверь на веранду, чтобы Бублик забежал, вернувшись. Но даже ему было лучше без меня. Хотя о чем я? Я бы сам от себя сбежал с превеликим удовольствием. В конце концов я не выдержал, надел высокие сапоги, стоявшие тут, в сенях, уже лет десять и вышел на улицу. К ночи распогодилось, дождь уже не лил в полную силу, а лишь едва моросил. За день Бублик уже протоптал тропинку, по ней я и пошел.
Не знаю, что я хотел увидеть. Но явно не свою собаку, в обнимку с льющей слёзы пьяной девицей. Признаюсь, сначала я подумал, что это Анька, которая решилась взять штурмом и деревню, и меня. Но голова, торчащая из ворота куртки, была светлой. Светлые, чуть промокшие пряди падали на спину и змеились по мокрой ткани. Бублик почувствовал моё приближение, скосил взгляд, но остался сидеть там же, где и был. Маленький, падкий до женщин предатель.