Завибрировал телефон в моей мгновенно вспотевшей ладони. Я спряталась за чужие спины и посмотрела на экран. Проклятье, это не Антон. Но где он, где же его черти носят?
Я приняла трубку, подумав, что вот он, наш первый телефонный разговор. С чужого, блин, телефона. Однако никаких сантиментов не услышала, впрочем, я их не ожидала.
И пошёл к выходу из комнаты, неся в каждой руке по массивной вазе. Анька встала, я слышал за спиной два её резких, со звонким стуком каблуков шага.
— Это из-за неё? Из-за мыши? Трахалась с тобой втихаря в юности и целку из себя строила. А сама усвистала в Москву. Нахер ты ей не нужен!
— Поверь, даже в этом случае тебе ничего не светит: ни мой алкоголизм, ни мой жирный пес.
— Спасибо. Ты тоже…ничего.
— Ты и так мой! Весь, с потрохами!
— Куда тебе, — хмыкнула Анька.
Мне в пару выпала Аня, кто бы сомневался. Когда мы вырвались из свадебной суматохи и доехали до дачи, там уже хозяйничала Татьяна Сергеевна и какие-то незнакомые мне женщины. Два нетрезвых мужичка, по-моему, те же, что спасали Мышку от меня на тракторе, притаскивали столы. Тащились они из деревни и устанавливались буквой П под яблонями.
— Анька, — мирно попросил я. — Не чуди. Сама же сказала, едут уже.
— Ты там умерла? — раздался Аньки голос и стук в дверь. — Нас тут пятнадцать баб, а ванная одна.
Я посмотрел в окно. Шора была отдернута, с улицы неслись голоса, дробный стук ножа, музыка. Наверняка, кто-то уже пил. Хотел ли я пить? Не знаю даже. Вот Аньку точно не хотел. И неважно, как реагирует на неё мой организм. Вдруг представил, что она вновь войдёт в мою жизнь на хозяйских правах, притащит новые часы, спать будет рядом по ночам, гонять Бублика тапочками, устраивать истерики. И ужаснулся. Вовремя она шла тогда. Если бы вытаскивала меня за уши из того дерьма, в которое я провалился, после того как сломалась моя жизнь, я бы чувствовал себя обязанным ей. А так — моя совесть чиста.
— Прекрасно, — улыбнулась я.
Стоило Машине остановиться у ЗАГСа, а Маринке — в хвосте небольшой очереди из невест, соревнующихся в своей прекрасности и исключительности, я бросилась в туалет, надеясь, что не удалила номер. Слава богам, нет.
От её слов кольнуло, вспомнилась та самая, бабушкина ваза, разбитая мной. Стало стыдно, впервые за двадцать лет. Подумалось, а знает ли Татьяна Сергеевна или Мышка стоически молчала об этом все эти годы? Стойкий, блядь, оловянный солдатик. Я махнул рукой, обещая все исполнить, поднялся по скрипучим ступеням веранды, вошёл в темную прохладу нежилого дома, пахнущего пылью, собственной ненужностью. Открыл сервант, посмотрел на стоящие в нем разнокалиберные вазы.