— Ты так сладко спала, жалко стало. А мне и двух часов хватило. Можешь еще подремать, пока кролик будет готов.
— Можем по очереди, — подал голос Слава, о котором совсем забыли.
— С удовольствием, — фыркнул Слава, уходя за кусты. — Была охота смотреть, как ты ей будешь тампоны менять.
Аня держалась за его руку и шла за ним след в след. Где-то сзади брел Слава, без конца оступаясь и тихо матерясь.
Какой ты, Аня, нафиг, танкист, то есть спецагент, если тебя так легко развести на жалость? Или не на жалость вовсе, а на что-то другое?
Аня встала и даже прошла шагов тридцать-сорок. А потом аккуратно потеряла сознание. Когда обморочная чернота посветлела до обычной ночной темноты, подсвеченной тремя воткнутыми в землю факелами, она увидела рядом Васино лицо.
— Что?! — возмутилась Аня.
Он нагнулся и прошептал ей кое-что. Аня почувствовала, как запылали уши, шея, как огонь сполз ниже.
— Драконий инстинкт гнездования, — сказал Вася. — Забирайся и спи. Сапоги сними, надо просушить и мох поменять.
Аня выпрямилась, посмотрела вниз и только тут заметила, что верх штанин потемнел от крови.
— Твою ж мать! — простонала она, чуть не плача.
— Кому? Тебе?
Обезболивающего не было. Ночь обещала быть томной.
Аня зажмурилась и тихо засмеялась.
Аня только головой покачала, говорить что-то энергичное не было сил. Она совершенно не представляла, как будет идти ночью. Может, все-таки остановиться? Вроде, никуда особо не опаздывают.
С глухим стоном Аня запрокинула голову назад, выгнулась, как натянутый лук. Последняя волна наслаждения накатилась и схлынула. От боли остались островки горящей лавы, но ее вполне можно было терпеть. Пытаясь отдышаться, она гладила Васины волосы, шею…
— Она и не должна была пройти, — кивнул Вася. — Это для другого.
— Ну понятно, здесь тебе это было ни к чему. Постараюсь помочь.
Но если бы она открыла глаза и посмотрела в сторону расщелины, может быть, увидела бы Славу, который стоял, прислонившись к стволу дерева. И выражение его лица ей вряд ли бы понравилось…
— Пойди поищи в темноте годные сосновые ветки. Да и горят они очень быстро.
— Нет, не наркотик. Просто сильнодействующий из первого списка. Это запрещенные к продаже.
Это было у них семейное — умирать от боли во время месячных. От дикой боли. «Зато, Анька, — говорила бабушка Матрена Евграфовна, — рожать уже не страшно. Будешь иметь представление о том, что тебя ждет». Особенно тяжело было в первый день, когда помогало только сильное обезболивающее внутримышечно. Из тех, которые в аптеке просто так не купишь. Что делать, надо ведь было и на работу ходить, и на тренировки. Майору Максимову она не могла сказать: «Извини, у меня это». То есть могла, конечно, и говорила не раз, но совсем в другой ситуации. «Ну ладно», — говорил майор Максимов и отчаливал домой, к своей женушке, с которой жил якобы в качестве соседа.