— Я не делала этого. Я уже говорила это. Посмотрите на стены, столы… — ее голос надломился. — Тела. Мой отец. Все это сделали не с помощью пистолета, который в моих руках. Это явно была автоматическая винтовка. Я слышала звуки очереди.
— Так кто же стрелял, твой отец все еще жив, а на тебе вообще ни одной царапины!?
— Я не знаю, — она сама удивлялась этому, но у нее не было ответа.
— В последний раз, — Фрэнки отпустил ее волосы, и снова прижал дуло к голове. — Брось пистолет. Я без колебаний нажму на курок.
— Я не брошу его, пока Нико не даст слово, что он не убьет моего отца.
— У тебя нет чувства самосохранения? — Нико с непроницаемой маской на лице изучал ее.
— У тебя нет чувства чести? — кинула она в ответ.
— Нико. Да ладно чувак, — Фрэнки почти что кричал. — Я слышу сирены. Пристрели ублюдка и давай убираться отсюда. Мы можем забрать сучку. Придержим до выкупа. Если она замочила двух боссов и попыталась прикончить еще одного, каждый захочет хотя бы ее кусочек.
— Чееерт, — вскрикнул Нико и выпустил шесть пуль в стол перед ее отцом.
Он дернул галстук, ослабив узел на шее.
— Забираем ее. Мы выясним, что в действительности здесь произошло.
— Я расскажу тебе свою версию, — запротестовала она.
Нико сократил между ними дистанцию, прижавшись грудью прямо к дулу пистолета, пока давление не стало угрожать либо тому, что она не выдержит давления и выронит пистолет, либо случайно пристрелит его.
Он уставился на нее своими бездонными глазами, посылая озноб по ее позвоночнику. Не было никаких следов того мужчины, которого она той ночью встретила в казино или того парня, который держал ее в ночь смерти Дэнни; каждый дюйм в нем олицетворял опасного бандита, известного своей холодностью и беспощадностью, в зависимости от правил Тоскани, а теперь, в добавок ко всему ставшего боссом, новым Доном Тоскани.
— Ты расскажешь мне свою версию, — его голос был ледяным. — Как только мы выберемся отсюда, ты расскажешь мне правду.
— Он сжал ее подбородок так сильно, что у нее заслезились глаза.
— Ты не можешь увезти меня, — она схватила его за запястье, попытавшись убрать его руку. — Я…
Она замолчала, не в силах указать на уязвимость и неприкосновенность женщин Мафии. Она потратила всю свою жизнь, борясь с архаичными правилами мафии, по которым женщин считали никчемными, бесполезными, никому не нужным имуществом. Она отступала каждый раз, когда ее отец пытался заставить ее быть принцессой Мафии, изо всех сил старясь показать свои навыки и интеллект, а не только грудь и чрево. Как ни парадоксально, теперь, в вопросе жизни и смерти, единственной вещью, которая могла спасти ее жизнь, было то, чему она всегда противилась.