Одеваться в карете, которую то и дело потряхивало на ухабах, было непросто. Надеть корсет и платье с кринолином — это вам не джинсы натянуть с топиком.
«Так, так, так, ещё и неуклюжая, — наблюдая за моей вознёй, отметил дог. — Очередной минус. Но грудь всё же ничего, пойдёт».
Подавив в себе желание швырнуть в зверюгу корсетом, я обратилась к Мэдоку:
— Не поможете? Раз уж раздели девушку, то как порядочный хальдаг вы просто обязаны…
— На ней жениться? — улыбнулся Истинный.
Я сидела к нему спиной, поэтому не могла видеть этой улыбки, что не мешало мне её чувствовать. Как и прикосновения сильных пальцев мужчины, быстро и в то же время осторожно затягивавшего шнуровку корсета.
— Остановимся на просто одеть. — Я тоже улыбнулась и почувствовала, как мурашки скользят по спине от прикосновений всемощного в районе копчика.
А туда он зачем полез?
— Я уже говорил, что вы странная девушка, Филиппа?
— А вы мужчина, которому пятая наина нужна только для вида. Не забывайте об этом.
Он чуть слышно усмехнулся, но ничего не ответил. Помог мне надеть платье, правда, мы уже подъезжали, поэтому крючки застёгивали впопыхах, абы как. Причёску тоже поправляла на ходу, как и завязывала ленты плаща.
В общем, из кареты я выбиралась слегка помятой, с пунцовыми щеками. Не от смущения (подумаешь, разделись-оделись), как мог бы подумать сторонний наблюдатель, а от злости. Это бронированное животное (не Мэдок, а его собака) снова пошло вразнос: и то во мне не так, и это. И что я даже в служанки в доме его всемогущества не гожусь, не говоря уже о его невестах.
Зла на эту собаку не хватает.
Нас встречали. Возле белокаменного особняка в три этажа, окружённого парком, не уступавшим размерами тому заснеженному полю, выстроилась прислуга в форменной одежде: на девушках блузы и тёмные юбки с белоснежными передниками, на мужчинах чёрные брюки и светлые рубашки.
Но не эти мёрзнущие бедолаги привлекли моё внимание, а рыжеволосая девица в чернильно-синем платье. Когда хальдаг помогал мне выйти из кареты, она как раз, подхватив юбки, сбегала по ступеням лестницы. При виде меня хищно сощурилась, запнулась на мгновенье, после чего решительно подскочила к его всемогуществу, смиренно опуская взгляд. Правда, ненадолго, потому что уже спустя мгновение она висела у герцога на шее, впиваясь ему в губы собственническим поцелуем.
И это при всей челяди и мне, живой, между прочим, невесте.
Какое-то неправильное средневековье, ей-богу.
«О, паучиха нарисовалась. Это которая Паулина. Запоминай, цыпа», — сказал дог, широко зевая.
Не знаю, как у него это получается, но я отчётливо слышала его голос.