Когда она была совсем готова, юбка зашпилена и корсаж застегнут, она удалила Мари; она на минуту опустилась на колени на prie-Dieu у изголовья своей кровати и, движимая голосом совести, стала горячо молить Бога, чтоб Он дал ей силы исполнить ее долг. Она подумала: «Это будет после обеда, когда Эскье уйдет к себе, а муж уснет в своем кресле»…
. Но в это время снизу раздался почти детский серебристый и в то же время серьезный голос:
- Мари!
- Что прикажете, барышня?
- Барыня вернулась?
- Да, барышня, они сейчас сойдут.
Это была Клара Эскье. Г-жа Сюржер, среди всех волнений этого дня забыла, что сегодня свободный день у классных дам Сиона и что Клара обедает и ночует дома. Присутствие молоденькой девушки было приятно ей, как будто целомудрие этой девушки должно было укрепить ее. Дверь быстро отворилась; г-жа Сюржер увидела в зеркале тройное отражение Клары в темном форменном платье, в какие любят в монастырях, как в траур, облекать молодость…
Клара была высокого роста, менее красива, чем Жюли, с тонкой талией и не вполне еще развившейся фигурой. При необыкновенной свежести кожи, при худобе рук и шеи, в ней было что-то юношеское, весеннее. Ее находили скорее оригинальной, чем красивой, кожа была слишком бела, волосы слишком черны, глаза до того темны, что почти не было видно белка, пунцовые губы обнаруживали два ряда мелких синеватых зубов. Она казалась в одно и то же время нежной и мускулистой, своевольной и застенчивой.
Она произнесла своим странным голосом:
- Я вас не обеспокою?
- Нисколько. Войди, милая.
Г-жа Сюржер обернулась и поцеловала Клару.
Она очень любила дочь Эскье, ее лучшего друга и интимного свидетеля ее супружеской жизни.
Кларе едва исполнилось пять лет, когда Эскье овдовел. Жюли, которая страстно мечтала сделаться матерью, отдала девочке все сокровища затаенной в ее сердце нежности. Клара любила ее в свою очередь, но ей не нравилось, когда ее ласкали и она инстинктивно пряталась. Это была одна из тех детских историй, которые забавляют и старших, и младших в семье, когда ее, маленькую, бывало поцелует кто-нибудь из посторонних, она пойдет в уголок гостиной и тотчас же вытрет себе щеки. Теперь, в семнадцать лет, молодая девушка уже не вытирала себе щек, но сохранила серьезную, сдержанную наружность; она говорила мало, скупо высказывала свои мысли, как будто у нее была какая-то тайная мечта, какой-то секрет, которым она ни с кем не хотела делиться.
В настоящую минуту она внимательно осматривала Жюли.
- Как вы красивы! - сказала она.
- Ты находишь?
Г-жа Сюржер взглянула на себя в зеркало и подумала; «Она права, я красива».