— Так будет честнее, правильнее и народу привычнее, то, что я дочь князя, я не чем уж доказать не смогу. Он не подтвердит, его нет. Кнесенке он открылся. Да ей веры, особой, не будет. После пережитого. Скажут, умом от горя послабела, так что, не к чему. Пойду к ней, проведаю.
Сестрица сидела, перебирая приданое. Вышитые полотенца, покрывала, наволочки, ковер, все, что как полагается, с двенадцати лет готовила.
— Ни так я себе все это представляла. Даже малейшей радости нет, — грустно улыбнулась она, рассматривая вышитое полотенце. — Впрочем, думаю, в этом мы с тобой похожи.
Я предпочла смолчать и опустить глаза.
— Радуешься, что не одна теперь страдаешь? По заслугам мы, по — твоему, получили, да? — озлобилась кнесенка, возможно, неправильно истолковав мое молчание.
— Ты же прекрасно знаешь, что это не так!
— Почему тогда отца не спасла? — вскинулась сестрица с претензией.
— Не успела! Совсем чуть-чуть не успела! — я горько всхлипнула и почувствовала, как слезы ручейками побежали по лицу. Сердце сдавило несносной болью. Всю оставшуюся жизнь мне теперь с ней, падлой, делить придется. Если бы Огнеяр отпустил меня хоть на минуточку по раньше, все было бы иначе сейчас!
Кнесенка подскочила и порывисто меня обняла.
— Простиии! — тихо простонала, уткнувшись в ее плечо.
— И ты меня прости, Марта. И его тоже прости, если сможешь.
— Уже простила, — ответила чистую правду. — Благодаря вам, я прожила совсем неплохую жизнь. Вы всегда были для меня заботливой и любящей семьей. Чего еще желать человеку.
Кнесенка улыбнулась мне с явным облегчением и снова порывисто обняла.
— Девушки мне рассказали, что случилось ночью и что теперь тебя за это ждет, — дрожа и крепко прижимая меня к себе, прошептала сестрица.
Я лишь грустно улыбнулась:
— Не тревожься за меня. У всех нас своя судьба. Я заслужила, то, что грядет. Нарушила данное обещание — раз, оскорбила неподобающим поведением — два
— Время ведь еще есть, Марта. Много времени еще есть. Проси прощения, ласкайся, ублажай на ложе, ничем не брезгуя. Докажи свою верность и привязанность ему, всем, чем только возможно! — жарко убеждала кнесенка.
— Я бы рада, да притворяться не умею. Знаешь ведь, — ответила с горькой улыбкой.
— Неужто уж настолько он тебе противен? Или боишься так? Очень больно сделал?
— Нет, не больно. Совсем не больно, — была вынуждена признать, смущаясь
— Тогда вспомни, все чему учили нас обавницы и Ведьмы, и приложи к этому все свое обаяние и старание. Всю свою силу, если не ради себя, то ради детей, что такое расти без матери, тебе объяснять не надо.