— Приступай, — велел Стоун. — И без глупостей, Вайолет.
— Поняла уже, — отозвалась я, направляясь сразу к двери, на ходу стаскивая куртку и шарф, которые вместе с шапкой не глядя бросила на землю.
Остановилась в шаге от неё, протягивая руку и осторожно коснувшись изображения солнца с прямыми лучами.
— Это смешанная письменность, — произнесла я. — Вот это привычные ашарийские символы, очень старые. Они считаются классическими. А вот это более ранний вариант, который использовался на задворках империи. Его считают упрощенным и примитивным. Он ведь кажется таким легким и простым: солнце, вода, птица, — перечисляла я, поочередно касаясь каждого рисунка, проводя пальцами по шершавой поверхности. — Но это не совсем так. Многие понятия имеют совершенно иной смысл. Солнце — это смерть, несчастья, вода — это жизнь, а птица…
Я запнулась, касаясь изувеченного выбитого символа.
— Какое кощунство.
— Попытка открыть замок, — отозвался Стоун. — Виновный понёс наказание.
Я снова прошлась вдоль двери, пристально изучая рисунки. Что-то здесь было неправильным, выбивалось из картинки.
— Вы решили, что смогли открыть первую ступень, но это не так. Она просто поменяла значения, перещелкнулась, изменив порядок. И это нехорошо.
— Почему?
— Потому что подсказка шкатулки больше не работает, — поворачиваясь к нему, ответила я. — Здесь всё перемешалось и последовательность стала совсем другой.
— И что теперь делать? — взвизгнула Роуз. — Ты же сказал, что она справится!
— Тихо! — прикрикнул на неё мужчина. — Ты должна открыть дверь. Сейчас. Другого выхода нет.
— Это я уже поняла, — ответила ему и снова повернулась к двери. Секундное размышление, и я принялась быстро закатывать рукава водолазки. — Мне нужна абсолютная тишина. Даже дышать старайтесь через раз. И еще: что бы ни случилось, меня трогать нельзя. Совсем. Даже если я начну истекать кровью и биться в судорогах.
Очень надеялась, что до этого не дойдет, но на всякий случай предупредила.
— Хор…
— Тс-с-с, — перебила я, вставая на колени.
Провела ладонью по прохладной земле, чувствуя, как мелкие вкрапления чуть царапали кожу. Взяв горсть в руки, я пропустила её между пальцев и замурлыкала незатейливую мелодию.
Старая ашарийка называла это песнопение ману.
— Здесь, — она болезненно стукнула меня по голове костяшками пальцев, — выкинь всё, очисть разум. Здесь, — указательный палец ткнулся в грудь, — открой. Ману — это песнь жизни, её надо петь не голосом, а душой.
— А разве душа может петь? — хлопая ресничками, недоверчиво переспросила я.
На уроках магии нам рассказывали совсем другое.