Я вытерла губы салфеткой и откинулась на спинку изящного диванчика. Подняла глаза на стену выше его головы, сосредоточилась и затянула, делая паузы во всех местах, где только возможно:
— Зовут меня Екатерина Сергеевна Миронова. Родовое имя, если по-вашему. По-бытовому, Катя, но это вы уже знаете… Так вот… родилась в Москве почти двадцать лет назад. Мамаша моя отказ еще в родовом отделении написала, потому росла я в детдоме. Росла, росла, росла, росла… и выросла…
— Стоп-стоп, — прервал он. — Все это потом. До этого что было? Мамаша кем была? Отец? Встречались ли среди твоих предков лекари? Или, может, какие-нибудь иллюзионисты? Переводится это слово на твой язык? Не было ли среди них долгожителей? Есть ли у тебя братья или сестры?
Мне даже смеяться захотелось:
— Айх, я же сказала — отказница я! Это значит, что мамашу в глаза ни разу не видела. Скорее всего, малолетка какая-то залетевшая, которая решила, что аборт — это грех, а бросить ребенка на ручки к чужим людям с нищенской зарплатой — благородный поступок. Так что на все ваши вопросы я и сама не отказалась бы узнать ответы.
Ринс даже с кресла приподнялся, а улыбка с его лица пропала, будто ее там и не было. Плеснул себе в бокал вина, осушил залпом. Но заговорил предельно спокойно:
— Не врешь ведь, чтобы что-то скрыть?
— Не вру! — я и руку к груди прижала — дескать, хоть к детектору лжи подключайте.
Айх явно был разочарован:
— Бесы… кажется, я сделал ставку на то, чего ты дать не способна. А ведь эта информация мне в первую очередь и требовалась, — он подумал и добавил решительно: — Ладно, рассказывай дальше. Какие-то моменты должны выдать хотя бы природу твоей магии.
Нет, чтобы отпустить, раз сам надежду потерял. Но я продолжила, не видя другого выхода:
— Первую воспитательницу звали Ольга Михайловна. Она единственная, кто там до самого выпуска не уволился, хотя потом у нас воспитателя сменили. Со мной в комнате жили — если по порядку кроватей перечислять: Таня, Марина, Наташа… та-ак, Кира, Оля, снова Таня, еще одна Катя, а в другую сторону…
— Ты издеваешься? — он все-таки улыбнулся.
Я ответила честно:
— Растягиваю рассказ хотя бы до утра, айх. Это нелегкая задача.
— И все-таки пропусти эту чушь. Мне нужно понять эмоциональный фон, — он предупредил мою следующую реплику: — Не Наташи или Оли, а твой. Была ли ты заводилой или, наоборот, тихоней? Это, конечно, не даст ответы, если эмоции не были каким-то очень яркими.
— Я была… — я долго подбирала подходящее слово, — отстраненной, может быть. Сама скандалы не провоцировала, за компанию никуда не лезла, но если меня обижали — старалась отбиваться.