Мира посмотрела вверх, проглатывая подступивший ком, и отчаянно желая, чтобы ни одна слезинка не упала. — И да, я не брала трубку, знаешь почему? Да потому что толком до сих пор не знаю, зачем она мне нужна. Телефон валялся где-то на дне сумки, он всегда там валяется, потому что я не жду, что кто-то позвонит мне, справиться о моем здоровье, узнать, как у меня, б*ядь, дела, все ли, с*ка, у меня в порядке?! На этой планете нет людей, которым есть до меня дело, так уж вышло. Единственной причиной переживаний, от того что я не взяла трубку, может стать только отсутствие места для вписки моих друзей. И все. Больше никаких катастроф. Представляешь?!
Мира впилась ногтями в его руку, заставляя разжать пальцы. Отпустить.
— Жаль, что пока я сюда ехала, позволила себе понадеяться, что что-то изменилось. Все идёт по-плану, Ян, не парься. Дмитрий Николаевич остался доволен.
Мира постучала его по плечу, с ненавистью всаживая ключ в замочную скважину. Ей было плохо. Так невыносимо плохо, что даже дышать было больно.
— Мира.
— Я помогу тебе, доведу дело до конца, не нужно только лишних вопросов, мне и так мерзко.
Все шло не так. Не так как нужно было.
Мало того, что его чувства совсем сюда не вписывались, еще и девчонка вела себя не по плану. С таким отношением, в любой момент, она может соскочить, оставить его. И тогда все силы, все деньги, старания— все зря.
Ян всадил кулак в дерево, за которым скрылась Мира.
Он думал, что будет рад, когда этот день придет. День возмездия, судный день.
Но радость не наступала…
Свой новый дом, опостылел ему уже до чертиков. Знала бы она, сколько на карту поставлено. Справедливость должна была восторжествовать, или он просто сдохнет. Костьми ляжет, зубами выгрызет лазейку, плюнет в лицо, заденет за живое.
Нет. Пути назад уже не было, и плевать каким образом придётся изощряться. Потом об этом и не вспомнит никто. Как унижался, как на карачках ползал. Останется только послевкусие, мятное, тягучее, и такое же мутное, как и он сам.
Ян спустился вниз, все тот же фонарь, те же зелёные лавки. Те же натянутые веревки, кажется это белье висело здесь и неделю назад.
Он ответит за все.
За каждую минуту, проведенную в аду, за каждую копейку, на блокированных счетах. Кровью, слюнями, соплями, достоинством.
— Десять, пожалуйста, — Ян протянул тысячу, указывая пальцем на рубиновые бутоны, — нет, тридцать давайте.
Еще две зелёные бумажки сверху.
— Тут двадцать семь, — растерянно проговорила женщина.
— Не важно.
Ян оперся спиной, о прохладную стену металлического магазина — вагончика. Все внутри плавилось, словно в его вены вливали чистейшую ненависть.