Он пошел, но тут же, обернувшись, добавил:
— Да, вот еще забыл сказать, дон Педро Мигель! Об этом самом нашем разговоре — я-то буду с радостью вспоминать его, — но никому не следует знать о нем, правда? Это я говорю так, на всякий случай. Словом, ни я вам ничего не говорил, ни вы мне. Мне-то на все на это наплевать, потому как я в самом скором времени подамся в лес, у меня, можно сказать, уж одна нога здесь, другая там… Вот и хорошо! Молчание — знак согласия! До свиданьица, дон Педро Мигель! Может, я после всего этого никуда далеко отсюда и не подамся.
Эль Мапанаре сел на своего мула и поскакал. Педро Мигель проводил его взглядом, пока он не скрылся среди плантаций какао.
«И это вот такие-то люди будут вести войну? — подумал Педро Мигель, — Люди с самой дурной славой, недаром же вот этому дали такое прозвище. Думаю, что с тех пор, как я разбираюсь, что к чему на свете, такие меня не обманут».
Но поскольку эти слова скорее предназначались для того, чтобы разузнать мысли пеонов, которые, словно ничего не слыша, продолжали ворошить граблями какао, Педро Мигель громко произнес:
— Эль Мапанаре! Кто бы мог подумать? За ним чего доброго пойдет немало людей, которые ничего общего не имеют с этим бандитом, да еще будут думать, что они защищают справедливое дело.
В ответ на эти слова один из пеонов пробормотал:
— Дурной человек со злом, а добрый с добром, каждый придет с тем, что у него на душе, когда пробьет нужный час.
— И то правда, добавил другой. — Ведь уж такая эта война, уж она всех уравняет и собьет спесь…
Особо с тех, которым равенство не по нраву…
— И с тех, кто завораживает людей.
Все это пеоны говорили, не прекращая работы. Дальше слушать их Педро Мигель не стал, ему было понятно, что Эль Мапанаре пришел звать его на войну с согласия всех пеонов, и этих — из Ла-Фундасьон.
Педро Мигель вышел со двора, чтобы присмотреть за другими работами. Но, поднимаясь по дороге в Ла-Фундасьон-де-Арриба, он вдруг пришел к заключению, что его долгом было немедленно заявить властям об этом бандите, — ведь затеянная им смута могла принести огромный вред всей округе. Решив так, он тут же направился в город.
Вороша пепел
Всю дорогу, пока Педро Мигель ехал в город, в его ушах стояли слова Эль Мапанаре: «Как меняются люди!»
И Педро Мигель, как все бесхитростные люди, которые не умеют лгать и кривить душой, без обиняков спрашивал самого себя: «Неужели правда, что я так сильно изменился, как об этом говорил Эль Мапанаре? Неужто я и вправду повернулся спиной к своим людям, которым вечно суждено оставаться бедняками, с тех пор как я стал управлять этой асьендой, где все только лодырничали. Я вкладывал в это дело всю душу, хоть и самому себе не признавался, что было у меня на сердце! Но разве я не повторял уже тысячу раз, что нахожусь здесь только из-за Сесилио, только из-за него одного, и до тех пор, пока он жив?! И ждать мне, видно, недолго осталась! Но так или иначе, а правду не скроешь, я стоял и слюни глотал, пока Эль Мапанаре говорил верные вещи. И молчал я поэтому, а не потому что хотел показать, будто его презираю, как я старался доказать самому себе, и вот и позволил ему сказать больше, чем надо. Ясное дело, что этот бандит не может принадлежать к нашим, да и я никак не подхожу к его сброду. Но вот эти пеоны, которые молча слушали его, может, они те самые, которым я читал газеты?.. Ведь приходили рабы из других асьенд, и кто знает, не слушали ли они в одну из ночей газету, в которой было написано для таких, как они, голодранцев, вступивших в единоборство с мантуанцами. Мантуанцы! Почему теперь это слово не звучит для меня так ненавистно, как прежде? Совсем недавно дон Сесилио сказал, что войну развяжет злобная ненависть людей и будет этой злобы столько, что, может, ничем ее и не утолишь. Где же теперь моя прежняя неприязнь и куда я ее растерял? Уж не потому ли, что мне рассказал Сесилио в прошлый раз? И уж коли говорить правду, мне следовало бы затаить злобу, как только я услышал всю эту историю, — ведь меня вышвырнули из родительского дома, как грязную тряпку, — злобу к тогдашним хозяевам, да и к нынешним; они поступили бы точно так же, как и те, родись под их кровом сын Лихого негра! Но почему я перестал их ненавидеть? Неужто все уголья превратились в пепел?»