— Вот увидишь, накажет тебя господь за то, что ты чураешься бедных негров. Разве они не такие же христиане, как мы? А наши негритянки, разве они не пестуют и не балуют тебя больше, чем своих детей?! Почему ты их так невзлюбила?
Девочка не могла объяснить свое отвращение к неграм и, по совету матери, в жарких молитвах умоляла всевышнего избавить ее от этой напасти.
Но прошло немало лет, прежде чем психическое расстройство Анны Юлии дало себя знать; оно совпало с тем переходным возрастом, когда девочка становится женщиной. Однажды в школе, обмакнув перо в чернильницу, она нечаянно испачкала себе пальцы.
Учительница сурово отчитала девочку, назвав ее «свинушкой», грязнулей и неряхой. Это несправедливое обвинение — Анна Юлия была на редкость чистоплотна — произвело на нее такое сильное впечатление, так глубоко ее обидело (последнее время девочка была крайне подавленна), что в тот же вечер у нее появился жар, а всю ночь ее мучили кошмары. Анне Юлии чудилось, будто она постепенно чернеет и под ее белой, нежной кожей разливается отвратительная, похожая на чернила, кровь.
С тех пор стоило Анне Юлии взять в руки перо, как она тут же пачкала пальцы в чернилах. Девочка чувствовала себя глубоко несчастной и втайне ожидала несправедливых упреков и нареканий не только от учительницы, считавшей ее грязнулей, но, казалось, и от самой жизни. Как это ни странно, подобные мысли доставляли ей удовольствие.
В то же время психическая неуравновешенность Анны Юлии послужила причиной мистической экзальтации. Припомнив слова матери, пригрозившей ей божьим наказанием за неприязнь к неграм, Анна Юлия сочла грехом гордыни свою любовь к чистоте и белизне и потому горячо молила бога ниспослать на нее любовь к неграм, превратить ее в негритянку, как святую Эфигению. И вот как-то глубокой ночью, во время ее безумных молитв, девочка узрела надвигавшееся на нее черное чудовище.
По прошествии нескольких лет, однажды, после особенно сильного припадка колющей боли и длительного обморока, Анна Юлия решила уйти в монастырь. Такое решение возникло у нее не из любви к церкви — припадки религиозной экзальтации у девушки были редки, — а скорее из желания обрести душевный покой.
Родителей Анны Юлии никоим образом не устраивало подобное решение единственной дочери (особенно после женитьбы их первенца Фермина), и, поскольку они не теряли надежды на ее излечение, они стали всячески отговаривать дочь от этого шага. Но Анна Юлия настаивала на своем, и родители вынуждены были согласиться.
— Хорошо, ты поступишь в монастырь кармелиток или в каракасский монастырь Непорочного зачатия, уж если ты так твердо решила, — сказал дочери дон Карлос, предварительно посоветовавшись с женой. — Но пока мы переберемся в столицу, обещай нам погостить несколько дней в асьенде. В последнее время ты наотрез отказалась бывать там, а, может быть, как раз там твое спасение. Тебе, хотя бы недолго, необходимо пожить в деревне.