Она проводила недели в домах больных ее городка. Целители звали это чудом. Что Бог послал ее убрать чуму.
Сорча не мешала им звать ее, как они хотели. Она поддерживала огонь сплетен, надеясь, что кто-то из фейри придет проверить.
Никто не пришел.
Геральт останавливал ее пару раз, с красными щеками и тревогой в венах.
— Сорча! Остановишься хоть на миг? Ты себя в гроб загонишь!
— Мне нужно помочь людям, Геральт, — она стряхнула его ладонь с руки. — Отпусти.
— Когда ты в последний раз спала?
— Дни назад.
— Сорча, знаю, ты хочешь помочь тем людям, но лучше не станет, если ты умрешь, — он убрал прядь, что все время падала ей на глаза. — Позволь тебе помочь. Иди поешь, поспи и вернись с ясными глазами и ясным разумом.
— Я не отдам этот флакон никому.
— Где ты его взяла?
— Фейри, — соврала она, проверяя температуру пациента, радуясь, что он был еще жив. Мужчина был так истощен, что она думала, что он умрет до того, как она вытащит жуков.
— Фейри нет!
— Верь, во что хочешь, Геральт. Но сейчас ты мешаешь.
Она толкнула его плечо своим. Он отшатнулся и упал на кровать, где она собирала мертвых жуков.
Его крик отвращения был музыкой для ее ушей. Она не стала ему помогать, даже не посмотрела на него, хоть и хотела увидеть потрясение на его лице.
Геральт сдался после этого. Его признания в любви угасли, и он вернулся в свое поместье. Он не должен был находиться рядом с жертвами чумы. Он отвлекал, а не помогал.
Сорча очистила свой город от зараженных и пошла в следующий. Она шла среди целителей, кричащих о лекарствах, мимо священников, благословляющих зараженных. Она пошла в дома больных.
Все, кого она касалась, исцелялись.
Ее пациенты разносили истории о рыжеволосой женщине, идущей среди них. Они видели ее заостренные уши, говорили, что она была Туата де Дананн, сжалилась над их народом. Другие говорили, что она была сидхе, ведущей их души по земле живых.
От вопросов Сорча улыбалась и интересовалась их здоровьем. Это было холодным, но она не хотела узнавать своих пациентов. Это было путем дальше. Исцеление было ступенью на пути к следующему этапу в ее жизни.
Она занималась пациентами, и те, кто уже не страдал от чумы, мучился последствиями. Их легкие были слабыми, тела — хрупкими, и она помогала им до конца.
— Сорча? — спросила девочка, которую она лечила. — Что это за звук?
Смех и крики звучали в коридорах дома больных. Хмурясь, Сорча встала и поправила фартук.
— Я не знаю.
Стук во входную дверь, за ним смех, был последней каплей. Никто не имел права беспокоить больных.
Разозлившись, она подбежала к двери, сжимая кулаки. Еще крик, в этот раз женский, распалил гнев в ней сильнее.