До аэропорта мы доехали молча. Уже перед контролем он вручил мне паспорт, и только тут я опомнилась, что не отдавала ему свой «загран» — времени не было, да он и не напоминал. В новом паспорте у меня была новая фамилия и шенгенская виза. Я уставилась на новый документ:
— Как ты быстро…
— Пошли. — Но я не сдвинулась с места, и Славе пришлось вернуться: — Куваева, ты передумала?
— Мстислав, вы гоните… в смысле, коней. Дайте вдохнуть.
Подняла взгляд на раздраженного мужчину. В черном пальто, черном костюме и с черными глазами он меньше всего походил на того, кто позволил бы вдохнуть. Скорее, выдохнуть в последний раз.
— Куваева, ты меня бесишь, — вдруг заявил привычным тоном.
— Зато неравнодушен, — ляпнула глупое.
— Для тебя лучше, чтобы я был равнодушен.
— А я уже как раз вдохнула, — закивала часто. — Кристина Фойгель — ничего так звучит… Сам придумал?
— Я снова становлюсь неравнодушен, — прорычал он, хватая меня под руку. — И прекрати скакать с «вы» на «ты».
— Я уже просто запуталась в наших ролях, — бежала за ним к пропускному пункту. — Ты то мой мужчина, то Мстислав Какойтович…
— Я думал, у актрис хорошая память, — и он подтолкнул меня к детекторам металла.
— Она хорошая, потому что я не запоминаю то, что ненужно, — ворчала, забирая свои вещи из пластиковой коробки.
— Я Мстислав Сергеевич, — смотрел он на меня зло в упор.
Я только сейчас заметила, что его не досматривали на контроле. Он клал какой-то пропуск на стол и проходил. А потом буравил меня взглядом, пока я вдевала пояс в петли джинсов и распихивала мелочи по карманам. Уже в зале вылета усадил меня перед терминалом, а сам куда-то ушел, но вскоре вернулся с двумя стаканчиками с кофе и бутылочками воды:
— У меня вечный сушняк в самолете, — уселся рядом. — Держи.
— Спасибо, — протянула я руку к кофе, не спуская с него взгляда. — Ты заботливый, Мстислав Сергеевич. — Дождалась, пока он посмотрит на меня. — И не такой, каким хочешь казаться.
Он снова долго смотрел на меня в своей напрягающей манере, прежде чем наклониться ближе:
— Ты ошибаешься, Кристина, — заговорил, глядя в глаза. — Я — последняя сволочь. И разрушил не одну жизнь, чтобы подняться из того дерьма, в котором мы с братом оказались благодаря Рамилю Куваеву. Поэтому не обольщайся на мой счет. Я забочусь о качестве тех проблем, которые собираюсь доставить твоему отцу, раз у тебя самой мозг не дает заднюю…
— Да, он у меня молодец. — Я упрямо сжала губы.
— Я бы поспорил.
— И это удивительно, ты вряд ли привык спорить, скорее, молча делать по-своему.
— Не надо меня изучать. — А вот искорки во взгляде говорили обратное — надо. Он очень этого хочет.