— Кристин, ешь руками, не беси, обещаю не снимать тебя в процессе…
Я прыснула:
— Ты — само великодушие!
Изящно съесть эту заразу не вышло — я вытирала щеки от соуса после каждого укуса, а Багратов все это конечно же снимал на свой телефон.
— Извращенец, — ворчала я, облизываясь.
— Тут ты права, — убрал он довольный камеру.
— Правда?
— Наверное. Я же говорил — никогда не хотел таких, как ты…
Я провела языком по зубам, контролируя их безупречность, и привлекая внимание мужчины.
— А каких ты хотел?
— Доступных, простых и согласных на все, — обыденно признался он.
— Все?
— Люблю пожестче.
Я рассмеялась.
— Что смешного? — улыбнулся он.
— Ты вроде бы не беременный, чтобы хотеть таких странных вещей, как девочка с гаптофобией…
— Это необъяснимо, как и то, что мне нравится, как ты ешь…
Тут мне оставалось только улыбнуться — заслужил. Багратов, в отличие от меня, все же актером не был. И это чувствовалось во всем. Он искренне недоумевал, какого ж черта со мной носится, но не скрывал удовольствие. А такой мужчина, как он, мог позволить себе делать только то, что хочет. Вернее, он принципиально делал только то, что считал нужным. Он один, как целый фильм. В него хотелось всматриваться, разглядывать мелкие детали, эмоции…
— Пойдем, — взял он меня за руку, когда мы вышли на солнечную улицу. Лиссабон гармонично вписывался в этот день — такой же неожиданный, тесный, запутанный, простой, как печеные каштаны, которые тут продавали на каждом углу, и шумный, как продуктовый рынок с ресторанчиками. Слава держал меня за руку и утаскивал куда-то вверх, по узким каменным мостовым, через обзорные площадки в самое сердце старинного города. Когда мы выбрались на террасу какого-то замка — солнце уже пекло вовсю. Вид на крыши из красной черепицы умиротворял, захотелось уподобиться многочисленным котам и растянуться тут же на теплой каменной стене. Вдалеке блестело море, голубое небо привычно прорезали время от времени разноцветные самолеты, оповещая о своем скором появлении громким гулом.
Я уселась на толстое каменное ограждение, вдохнула полной грудью и посмотрела на Багратова:
— Ты бросил курить?
— Забываю. — А вот теперь явно врал. — Да и не хочется.
А еще он знал, что я знаю, что он врет.
— Кури, я переживу.
— Не хочу, буду потом вонять табаком, — отмахнулся он.
— Так ты что, бросать надумал?
— Нет, сделать перерыв.
Справедливо. Он же несерьезно насчет меня, поэтому все правильно — делаем перерыв в наших жизнях на какое-то безумие, но оно вряд ли будет настолько прочным, чтобы удержаться в реальности. Поэтому все правильно. Перерыв.