Крепко сжимая мешок с вещами, он ждал. Ждал хоть чего-нибудь, свыкшись уже с резкими переменами в своей молодой и такой разной судьбе. Сбоку, слева, наметилось какое-то шевеление, строже вытянулись конвойные, на свободный пятачок перед врезанными в колючий забор воротами не спеша вышел дородный мужик с обрюзгшим от долгих забот лицом и полковничьими погонами на новеньком обмундировании.
- Граждане осуждённые! - зычным голосом огласил он забитое людьми пространство - Наша советская родина и лично товарищ Сталин даёт вам шанс искупить свою вину. Доблестным трудом на благо социалистического отечества вы сможете загладить всю тяжесть совершенных преступлений. За успешное выполнение планов вам будет обеспеченно усиленное питание. После отбытия половины срока наказания вы можете обратиться с просьбой о досрочном освобождении.
Он неожиданно резко замолчал и сделал резкий, как будто что-то отбрасывающий, жест левой рукой. Стоявшие у ворот вертухаи со скрипом распахнули сколоченные из доброго дерева воротины и понукаемый командами конвоя этап вытянулся на утоптанную дорогу, ведущую к еле видимым на горизонте пологим горам.
Ложка стукнула о дно казённой тарелки. Михалыч оторвался от накативших в очередной раз ненужных воспоминаний, аккуратно добрал остатки. Прищурившись, взглянул на запад. Оранжевое солнце неспешно клонилось к закату, значит работать осталось не больше шести часов. Сдав посуду хмурому подавальщику, он вернулся к своему инструменту. Добротный немецкий теодолит, полученный по репарациям, не потерял точности за прошедшие локальные годы, не люфтили ручки настройки, лишь немного истёрлась резина наглазника. Откинув рубчатые на ощупь крышки объектива, Михалыч внимательно осмотрел прибор. Вытащил из внутреннего кармана спецовки чистую тряпочку, протёр синеватые линзы, слегка тронул юстировочные верньеры. Всё теперь, можно было работать дальше. Хотя, можно было ещё постоять с задумчивым видом, вспоминая минувшее. Четвёрка работников во главе с бывшим студентом-маркшейдером ещё только сталкивала на бурую от разлива воду латанную-перелатанную резиновую лодку. До соседнего холма-острова, такого же пологого и покрытого такой же вечнозелёной травой было не больше полусотни метров. По дальномерной шкале.
Казалось, можно было дойти и пешком, но к такой авантюре не прибегали даже получившие месяц БУРа. Брести по колено и пояс в похожем на бледно-зелёный кисель жидком составе, в сезон разливов имевшем к чистой воде весьма отдалённое отношение, было одним из способов крайне болезненного самоубийства. Кишевшие в густой почвенно-растительной взвеси мелкие весьма зубастые пиявки и похожие на угрей твари легко отправляли на тот свет любого забредшего в их временные владения. Достаточно было одного укуса мелких, но очень острых, похожих на иглы, зубов. Спустя полчаса укушенный становился стопроцентным, посиневшим от удушья трупом. Ходили, конечно, слухи, что у батальона разведки была сыворотка от местного яда, но никто из встреченных Михалычем за шестьдесят с лишним локальных лет не мог это подтвердить или опровергнуть. Разведбат сам по себе был легендой, не уступающей по глубине и красоте рассказов подвигам Геракла и аргонавтов с Одиссеем впридачу.