* * *
— Ты можешь отказаться. Это опасная игра: не успеешь оглянуться, как сорвешься и окажешься в лапах гестапо.
Сторож устало прикрыл глаза. Ксения посмотрела на его постаревшее за один день лицо с темными тенями под глазами. Сегодня он совсем не такой, как обычно, осунувшийся, давно не бритый. Где-то пропадал долго-долго: с середины дня и до поздней ночи. Теперь это действительно очень долго, потому что можно просто пойти на базар и больше никогда не вернуться. Ксения догадывалась, где он был, и от этого ее уважение к сторожу еще больше упрочилось.
— Я согласна, — твердо сказала девушка.
— Торопишься, — поднял на нее воспаленные глаза сторож. — Подумай, все взвесь. Потом придется уйти, бросить все и уйти. Возможно, навсегда.
— Разве я больше не солдат «подземной армии»? — ответила вопросом Ксения. — Разве я не думала еще тогда, давая свое согласие?
— То так, — вздохнул сторож.
Жуткое время. Ей бы танцевать, любить, выйти замуж, родить красивых детей, стать счастливой матерью и женой. Но вместо этого…
— Подумай, — повторил он. — А сейчас иди. Извини, я очень устал.
Ксения кивнула и пошла к двери. Задержавшись на минутку у порога, бросила взгляд на сторожа. Тот, уронив голову на руки, лежавшие на столе, дремал. Она вышла, тихо притворив за собой дверь.
* * *
Дорога до парка, окружавшего бывшее имение-замок Пилецкого, показалась Ксении странно короткой и длинной одновременно. Короткой потому, что она страстно желала отдалить тот миг, когда придет на место, станет там ходить, оглядываться — вдруг это получится очень неуклюже, подозрительно, бросится кому-нибудь в глаза? Не хотелось сознаваться самой себе, но было очень страшно, аж пересохло во рту и появилась противная, мелкая дрожь во всем теле, просто-таки нервный озноб. Езус Мария! Сейчас бы стакан молока, теплого, с чуть розоватой пенкой. Или нет, лучше холодного…
Длинной дорога была от невеселых дум. Что ждет впереди, нет, не в парке, а вообще впереди, в ее жизни? Уж так устроен человек: никак не может он прожить одним днем, все время стремится заглянуть в будущее и страшится этого, словно стоя на краю глубокой пропасти осторожно смотрит вниз, боясь сорваться с крутизны. Захватывает дыхание от высоты, легко кружится голова, но смотришь, стараясь разглядеть — что же там, под обрывом? Что?
О плохом думать не хотелось, и она гнала эти мысли прочь от себя. Уйти после выполнения задания, но куда? Наверное, в лес или, может быть, еще дальше? Хорошо, она сделает так, как прикажут, куда надо будет, туда и пойдет. А бедный старый седой чудак, искренне, всей душой верящий в Бога и людскую добродетель, смущаемую дьяволом? Что станется с ним после их ухода?