— Ну! Вот же она! — с силой за шкирку телепаю, а оборванка мычит, шипит и в ответ начинает смело сопротивляться, пытаясь дотянуться до моей руки, чтобы впиться по самую кость своими обломанными коготками, «наманикюренными» грязью.
Старик с полминуты просто втыкает, разинув рот настолько широко, будто принял меня за прибывшего на землю гуманоида, а затем вдруг кривится без доли юмора:
— Мдааа уж, ну ты даёшь, малый! А я тебе говорил, что одиночество — похлеще водки, до добра не доведёт!
— Не понял?! — повышаю голос, — То есть ты правда не видишь девчонку?
Устало пожимает плечами:
— Разве что в своём больном воображении… Так, Влад, иди-ка ты отоспись, а потом поговорим, ладно? Нельзя вот так вот молодому и красивому парню свою жизнь гробить. Причём, без причины! — хлопает по плечу, а у самого в убитых жизнью глазах во всю печаль пританцовывает, — Больше не шути так со мной, если дело не срочное. Я по твоей милости больше часа по разбитым ухабам мчался.
Выждал паузу, с недоумением глянул на мою подвешенную руку в воздухе, которая так умело подёргивалась на весу, будто я действительно кого-то за шиворот тягал, а затем, отвесив честь у виска, шарахнулся от меня как от чумы:
— Всё, парень. Будь здоров! Увидимся.
Через секунду «шерифа» словно штормовым бризом сдуло.
Я вдруг вспомнил, что не один остался. А смириться с не одиночеством… капец как непривычно! Тогда до меня ещё не сразу дошёл смысл происходящего.
А когда дошёл… мне просто захотелось привязать к шее петлю с камнем и с головой окунуться в открытое море.
— Пусти меня!!! Пустиии, дурак! Мне больно! — тонкий, но такой чистый, словно горный ручей, раздался голос отчаянно брыкающейся девчонки.
Я тут же ругнулся и отшвырнул обузу в сторону. Так, что она, не устояв на ногах, неуклюже впечаталась попой в грязь.
— Господиии! — за голову схватился, принявшись ходить туда-сюда, изредка бросая на незнакомку полные ненависти взгляды, — Ну кто же ты?? Ктооо?!
— Я ведь сказала, — протяжный всхлип, — Что не знаю!
— Ты просто врёшь!!! Блиииин! — булыжник с психу схватил и в сторону берега запустил. Отдышался. Голова кругом, мысли в разлом, и я не знаю, что делать с этой дрянью! Не хочу верить… Не хочу осознавать…
Что моё проклятие вернулось.
— Ты вообще ничего не помнишь? — спрашиваю, но уже мягче.
По бледным, перепачканным в грязи щекам оборванки, катятся крупные слёзы.
— Нет. — Качает головой, трёт глаза дрожащими кулачками. — А этот пожилой мужчина-полицейский? Почему ты не сдал меня ему? Я ничего не понимаю! Я запуталась! Я замёрзла! И у меня ужасно болит голова! — Прячет глаза в ладонях, беззвучно рыдает.