-Лерри, сделай лицо попроще. –Игни мягко улыбнулась мне, -Здесь врагов нет.
-Это с какой стороны посмотреть… -Вздохнул я.
-Пойдем. Прием должен проводиться в Оранжевом зале. –Игни мягко, но крайне настойчиво повлекла меня к лестнице.
Чем дальше мы углублялись в особняк Альтейнов – тем сильнее я убеждался в том, что эта семья действительно обладает и чувством вкуса, и разумом ее членов. О больших финансовых возможностях даже упоминать не хочется. Все элементы декора и внутреннего убранства выглядели… к месту. У меня не цеплялся взгляд за что-то конкретное, что говорило об одном простом факте: все выглядело органично.
Оранжевого зала мы все же достигли быстро. И название он свое оправдывал: мягкие тона оранжевого прослеживались здесь во всем. В покрашенных в этот цвет стенах, в паркетных досках из неизвестного мне дерева, в занавесках, в скатертях, которыми были накрыты многочисленные столы с закусками, расположенные по краям зала… В общем, кто-то действительно постарался, подбирая все под один оттенок.
Пока я стоял, взирая на все это великолепие с небольшого возвышения, на котором находился вход в зал, мажордом опять выскочил откуда-то из стены и громким, хорошо поставленным голосом объявил:
-Леди Игни-Альтейн-Клод-Мони, и ее спутник, Леррой!
М-да. Мое одинокое имя, без семейных приставок, тут звучит как что-то не очень соответствующее. Ну, что поделать, людям моего сословия обычно и имени за глаза хватает…
Мы с Игни медленно спустились с возвышения, на котором находились, по небольшим ступенькам и оказались среди знати. После объявления своего имени я сразу почувствовал на себе множество взглядов. Какие-то просто заинтересованные, какие-то неприязненные, какие-то и вовсе агрессивные. Не исключаю, что среди этого собрания благородных дам и господ есть те, кому я уже успел насолить в прошлом. Что поделать, работа контрабандиста, которую мне довелось выполнять всю жизнь, предполагала доставку не совсем легальных… грузов и в дворянские руки. Иногда подобный товар даже был не совсем неодушевленным…
-Игни. –Из толпы плавно вышел отец моей спутницы, Деррек-Альтейн-Клод-Мони.
Вот уж с кем мне не хотелось бы встретиться при иных, менее благоприятных обстоятельствах – это с этим человеком. Слухи об этом человеке ходили по всему Хэнсингу, из года в год становясь все более ужасными. Чего только о нем не говорили: что он любит пытать всех, кто хоть чуть-чуть подозревается в государственной измене, что он вырезал целую семью иммигрантов из-за моря, потому что у них обнаружили что-то незаконное (в каждой истории это было что-то свое), что… В общем, слухов много. Я прислушивался к ним вполуха, но никогда не расценивал это как истину. Конечно, не исключено, что подобные эпизоды действительно могли быть в реальности, но через слухи они явно доходили до меня сильно искаженными.