Но вместо них в примерочную входит Стас. С кучей перекинутой на руке одежды.
— Это не то, — окидывает меня взглядом в отражении зеркала с ног до головы. А ощущение такое, будто поток воды на меня хлынул. Обжигающей. Пропитывающей все, что на мне и даже под одеждой. Такой, после которой ни одного сантиметра тела не остается неприкосновенным!
— Почему? — вскидываю голову, встречаясь взглядом с его в отражении.
Довольно милое перламутрово-розовое платье. Очень нежное. Мой любимый оттенок. Всегда такие выбирала. Пусть сейчас мне и без разницы особенно, что на мне надето. Но эти оттенки — вот просто мое!
— Потому, — серебряные глаза, поймавшие меня в отражении, темнеют.
Скользит рукой по плечу, поднимается к шее.
Замираю, шумно втягивая воздух. Напрягаюсь каждой клеточкой.
Но руки Санникова на удивление нежны. Прямо до мучительной какой-то истомы. Как ему это удается? Вот так смотреть? Так прикасаться? И уметь быть таким нежным, хоть на самом деле он далеко не такой!
Но я не представляю, чтобы хоть один человек на земле умел своими прикосновениями, даже самыми легкими касаниями, вызвать такой ураган чувств! Он будто говорит ими. И это так не вяжется с его истинным отношением ко мне! С его натурой! Кровожадной, мстительной, страстной и жестокой!
— Так слишком откровенно, — резко дергает молнию сзади вниз, а я вся вздрагиваю.
И взгляда в отражении от моих глаз не отводит. И я, будто загипнотизированная, не отвожу своих. Будто тону в расплавленном металле все сильнее темнеющих глаз. И мурашки по всему телу рассыпаются. Насквозь током бьет от этого взгляда.
— Ты будто обнажена в этой одежде. Софи-ия. — голос Санникова становится умопомрачительно бархатным. И ревучие нотки, как у огромного урчащего кота впитываются прямо в кожу, ласкают, заставляя голову закружиться.
— Как будто выставляешь напоказ свою нежную кожу…
Платье, струясь по фигуре, опадает вниз.
Его руки оглаживают тело по краям, едва касаясь, вызывая сотни и тысячи бешено летящих по коже мурашек. Как вспышки шампанского, они словно выстреливают на поверхности кожи. Так сладко… Будоража и дразня… И глаза эти сумасшедшие, впечатывающие меня в себя будто насквозь… Будто, прошивает меня и вовнутрь впивается расплавленным серебром своим… В самую душу…
— Твоя кожа сама как шелк и перламутр, ты знаешь? Будто светится, переливается чуть розоватым отливом…
Его руки опускаются на мою грудь.
Не отрывая взгляда в отражении, он водит пальцами по кругу, сквозь невесомое, неощутимое нежно-розовое кружево, приближаясь к соскам.
Время и пространство исчезают.