Серебряков подал мне прекрасный пример.
И я его усвоил, как и все уроки.
Не осталось ни одного из имеющих хоть какой-то вес и влияние людей, кто не был бы мне должен. И нет, речь не о деньгах. О важном. По-настоящему важном. В этом мире долг, за который будешь благодарен всю жизнь — самая ценная монета. Таких долгов не забывают.
А еще — я знал. Практически все и обо всех. Все грязные тайны, порочные секреты. Сам оставаясь белоснежным, я тщательно изучил всю изнанку жизни других. Я в любой момент мог любого взять за горло.
Стоит ли удивляться, что я не просто пошел, полетел вверх?
И к тридцати заработал раз в десять больше того, чего достиг отец.
Больше жил за границей, сюда приезжая набегами.
Мог выкупить наш старый дом, но предпочитал это время жить в гостиницах.
Я задохнулся бы от боли, если бы переступил его порог. Там бы меня неотрывно преследовали бы глаза отца. Те самые, когда увидел его, так гордо вернувшись…
Вернулся тогда из Швейцарии.
Домой потянуло, до жути просто.
И пусть я не жил и ни разу не бывал в доме, где вырос, а все равно, здесь всегда чувствовал себя дома. Только здесь. В родной стране.
Расслабиться захотелось впервые за хрен знает сколько времени.
На озеро поехал, оттянуться решил.
Про девчонку Серебрякова я не сказать, чтоб совсем не думал.
Прекрасно помнил, что именно с сегодняшнего дня я мог бы вступить в свои права на нее. По всем показателям мог.
В этих кругах такое сватовство нерушимо.
А с учетом того, как поступил Серебряков, я по понятиям мог тупо забрать его дочь, без всяких давних договоренностей. По праву силы. И мести. Забрать и делать что угодно. Хоть в подвале на цепях держать, хлестать плетью и заставлять целовать свои ботинки, каждое утро высылая Серебрякову свежие фото из жизни его дочери.
Я мог.
Я был в своем праве.
И ни хера бы никто не влез в наш с ним расклад. Даже тот, кто держал столицу и поддерживал старого друга отца Леву. Даже Грач, некоронованный король.
Такие долги смываются кровью. Я полностью и абсолютно был бы в своем праве. И мог бы самого Серебрякова заставить вылизывать мои туфли за то, что верну ему его дочь.
А в том, что в своей принцессе он души не чаял, я уже убедился. Если у него и было то, чем он дорожил больше всего на свете, то это была она. Старшая дочь. Софья. Маленькая Софи. Его любимая девочка. Он за нее всю свою гордость на блюдечке мне бы принес.
Я не торопился, но мне нравилось играть с этой мыслью. Ударить по самому больному, как и он когда-то.
Если бы дело было только в бабле, в бизнесе, я бы забил.
Но после того, что стало с моей матерью, с отцом после ее смерти, забить было невозможно. И не было лучшего способа дать обратку, как отобрать и сломать его сладкую дочь.