А теперь не понимаю — нужен мне этот хлам?
Может, и правда судьба все давно решила, или, вернее, девочка себе сама судьбу эту выбрала мозгами своими куриными? Может, пусть и подыхает вот так — от наркоты. Катится на самое дно? А мне просто отойти в сторону и мешать? Потом приеду, болью Левиной насладиться. Посмотреть, какие у него будут глаза на ее похоронах.
Мерзко мне от девчонки, рядом сидящей в моей машине. Почистить ее после нее надо будет.
Все равно я хотел ее. Хотел так, что зубы сводило.
Решил, что трахну и вышвырну на хрен. В последний раз вмешиваюсь, — пусть катится на свое дно, раз уж так выбрала. Не ее ведь, если разобраться хочу. Нет. Просто обожгло как-то случайно тогда, на озере. Может, пьян был, а, может, наваждение какое-то… Показалось, что есть там что-то. А ни хрена нет. Пустоголовая шлюшка малолетняя. И все. Ни хрена больше.
Только стоило к губам ее прикоснуться, и вкус этот медовый насквозь пробрал.
Растворился во рту, и внутри где-то взорвался.
И, блядь, уже понял, — не остановлюсь. Мне так сладко и так мало. И чем больше вкус ее глотаю, чем больше всхлипов ее под губами моими ртом ловлю, — тем мне больше нужно. Допьяна хочу набраться этим медом.
Прикасаюсь, как будто сломать что-то боюсь. Скольжу руками по соскам, по животу вниз — и дурею. Будто не я ее, а меня самого выкручивает.
И задыхаюсь, с голодом уже набрасываясь на ее рот.
И ненавижу сам себя за тягу эту жгучую и ненормальную.
Я ломать ее должен, а не всхлипы удовольствия ловить, до трясучки напрягаясь в желании, чтоб заорала, чтоб забилась подо мной в наслаждении, чтоб руками в волосы мои впилась. Ласкаю, и ударить по личику этому идеальному хочется. Размазать медовые алые губы, так, чтобы всмятку, чтобы от боли и унижения орала. Чтобы ее от страха передо мной трясло.
А сам пальцами вовнутрь проникаю и опьяняюсь до одури. Тем, как дергается, как глаза закатывает, как ногтями своими мне в кожу, а на самом деле будто в сердце впивается. И рвет, — а я кайф ловлю, как больной на голову ушлепок.
Соски ее — перламутровые, розовые, кажется, что и как волосы, сиянием отдают в темноте.
Чувствительная… Какая чувствительная…
Я губами по коже провожу, едва касаюсь, а она вся дрожит, все трепещет.
И так щемяще-сладко от каждого ее касания, от каждого вздрагивания внутри становится.
И обжигает одновременно. Как будто пылающий огонь глотаю. Как ядом обжигаюсь, и оторваться не могу.
Член просто разрывает. Я хочу в нее. Хочу до судорог…
Ворваться и вбиваться на полную мощность. До изнеможения. Чтоб на ноги подняться потом не могла. Чтоб вставала после с травы и снова падала. Чтоб слезы из глаз брызнули.