— …Ушёл…, — я облегчённо провёл ладонью по такому же потному и грязному лицу и тут же стремительно присел. Наугад пущенная в лес мина долбанула в толстый, заскорузлый ствол берёзы и громко взорвалась, засыпав мелкими, стремительными осколками всё вокруг. Так на корточках, гусиным шагом и на ослабевших ногах, нелепо загребая носками ног пошёл дальше в лес, всё более и более выпрямляясь, после чего стал по большой дуге огибать хутор, чтобы выйти на другую сторону хутора и прямиком направиться на новую базу. И тут, в пятистах метрах от горевшего хутора, запах дыма от которого доносился даже сюда, в густую чащобу, наткнулся на тело пограничника, лежавшего на боку. Гимнастёрка на спине и груди были в обильной, подсыхающей коркой крови и, судя по кровавым пятнам на стволах берёз, ранен и шёл он от хутора. Я осторожно прошёлся по этим кровавым отметкам в сторону бывшей базы и через двести метров между деревьев увидел багровое пламя и мелькавшие на его фоне фигурки немцев. А в пяти метрах дальше из травы торчал приклад карабина пограничника. Затвор был повреждён попаданием пули и он уже не представлял какой-либо ценности.
Присел на траву и в течении пятнадцати минут сидел, наблюдая из глубины леса за немцами и чувствуя как ко мне постепенно возвращаются силы.
…Путь на новую базу занял целый день и туда пришёл ещё засветло. К моему великому сожалению здесь никого не было. На условленном месте лежали две лопаты: совковая и штыковая и топор, принесённые пару дней назад кем то из деревенских. Больше ничего, а очень хотелось кушать, но у меня ничего не было с собой. Перед тем как бежать на позиции, мы всё лишнее с себя сняли, в том числе и продукты, оставив на охране Григория Яковлевича и Семёна Поликарповича. Думали, что с немцами управимся быстро, а получилось вон как…
Прилёг в неприметном месте, откуда хорошо просматривался вход на нашу базу и ещё раз провёл ревизию того, что имею. Вполне возможно я остался в живых один и как то надо жить и воевать. В пулемётной ленте тридцать семь патронов — маловато. Вальтер, ну тут патронов две обоймы и в полевой сумке сорок россыпью — нормально. Автомат и шесть рожков, две гранаты. Бинокль и хорошая, острая финка. Её ещё до войны отобрал у хулиганов.
— … Хотя нет. Не должны все погибнуть. Я же выжил… Кто то должен сюда прийти, — так я себя успокаивал, но в тоже время избегал самого слабого места успокоительных мыслей. Это место знали только трое — я, Григорий Яковлевич и Семён Поликарпович. И если они погибли или ещё что хуже захвачены фашистами, то сюда никто не придёт. Даже если захотят. Ладно. Жду до утра послезавтра. Если никто не придёт, то сначала двигаю в деревню Григория Яковлевича и выясняю его судьбу. Если там всё плохо, то иду в деревню старшины и там тоже разбираюсь — Жив старшина или нет?