Виски оказался не так плох, как можно было предположить по роже бармена, а курево отдавало привкусом красной степной пыли. Чтобы я еще добровольно за город выбралась? Нет, в самом городе воздух не чище, копоть и дым порой неделями не дают толком солнце рассмотреть, но городские выхлопы хотя бы не хрустят на зубах и не дерут горло, как эта пыль. Залпом допила остатки алкоголя, махнула официанту повторить. На последнем глотке закашлялась, на глаза навернулись слезы, вымывая пыль из слезных протоков. Подоспевший с новой порцией пойла официант, красноречиво замер, не спеша поставить стакан на столик. Че, гад, решил, что я пить не умею? В подведенных тушью глазах затянутого в атласный черный жилет поверх белоснежной рубашки официанта читалось желание попросить документы, подтверждающие возраст. Правда, под моим ответным взглядом парень быстро сник и молча поставил принесенный стакан на стол.
Я пригубила напиток, наконец-то распробовав. Все-таки разбавил, зараза. Ну значит, чаевых не получит. Устало прикрыла глаза, откинула голову на спинку диванчика, сползая вниз. Это был длинный день. И он далеко не окончен. Дождусь клиента, отдам ему заказ, получу новый и, если успею, попытаюсь вернуться в город. Не любитель я ночевать где попало, хоть и готова уснуть сейчас прямо тут, на этом диванчике. А что. Вполне удобно. Спала я сегодня часа четыре — вставать пришлось на рассвете — так что мне сейчас любая поверхность, на которой можно принять устойчивое положение, не боясь свалиться во сне, королевским ложем покажется.
Расслабиться не получилось. Что-что, а пристальные взгляды, направленные на меня, за годы карьеры в частном сыске чувствовать я хорошо научилась. Стараясь не показывать, что заметила внимание, осмотрела помещение сквозь опущенные ресницы. Кажется, немногочисленным посетителям глубоко плевать на пыльную невзрачную девицу в углу. Даже бармен занят своим стаканом, и ему не до меня. Но взгляд не спешил пропадать. Шел он слева. Оттуда, где за невысокой резной перегородкой ютились столики для карни.
Небрежно поставила стакан на стол и села ровнее. Потянулась за папиросой, невзначай толкнув спички мизинцем. Коробок мягко скользнул по полированной столешнице. Вот и повод повернуться в сторону смутившего взгляда. Уже не скрываясь, я развернулась влево, сгребла со стола спички и чиркнув желтой серной головкой по шершавому боку коробка, поспешно спряталась в клубах дыма. И все равно он заметил, что я заметила.
Рука с черными когтями коснулась края шляпы, салютуя. Из-под шляпы мелькнула белоснежная клыкастая улыбка. Мелькнула и тут же погасла. Нахал-карни отвернулся, как ни в чем не бывало. Я задохнулась от возмущения. Да как он смеет пялиться? Эти дикари своих женщин за людей не считают — если слово “люди” вообще применительно к карни — а уж на людских им вообще нечего заглядываться.