— Просто хотел узнать не помешает ли тебе поездка в подготовке к предстоящему зачёту? Не хотелось бы снижать тебе балл только потому, что волшебные виды Парижа малость снизили твоё КПД.
— Уж кому-кому, а вам на мой счёт переживать точно незачем. — последовавшая за этим заверительная улыбка без капли жеманного флирта получилась несколько натянутой, но, надеюсь, не слишком вымученной. Хотя страшней всего для меня тогда было обернуться. Я и без того чувствовала на своём затылке несколько впившихся в меня взглядов, а это, скажу я вам, не такие уж и приятные ощущения. Так что сбежать хотелось отсюда уже по нескольким причинам.
— Тем более на улице третье тысячелетие, техногенный век, связаться можно с кем угодно и когда угодно чуть ли не с любой точки планеты. Да и Париж — далеко не край света. Можно сказать, почти под боком.
— Так-то оно так, но всё равно, отпускать двух девушек совершенно одних в чужую страну, пусть и высокоразвитую. Мне как-то сложно себе такое представить. Какой бы цивилизованной и продвинутой не выглядела Европа, человеческий фактор никто не отменял. Но, надеюсь, с вами всё будет хорошо, раз ваши родители в этом плане спокойны и переживают меньше моего.
— Ой, да ладно вам, Виктор Юрьевич, — ну конечно, кому, как не Юльке Шавриной втиснуться в чужой разговор со своими пятью копейками. — Могу поспoрить, что самое плохое и куда вероятнее может случится как раз на улицах нашего славного городка или даже дома. В такой дыре, как наша, ты наименее защищён и при этом не важно где.
— Вы слишком переоцениваете Европу, девочки. — Самойлов закрыл наш классный журнал и протянул его мне, видимо, чтобы я забрала его на следующий урок в другую аудиторию, тем самым демонстрируя своё всегда столь редкое доверие именно в мою пользу. Надеюсь, мне не успеют это припомнить до окончания учебного дня?
— И забываете о главном, всё худшее приходит к нам с Запада. Хорошего отдыха, Ковалёва, и с наступающим совершеннолетием.
Даже не знаю, как реагировать на столь неожиданное внимание со стороны Юрьевича к моей скромной персоне. Услышать из его уст нечто подобное — явление ещё более аномальное, чем получить от него же ничтожную похвалу или высокий балл за домашнее задание.
В общем, всё, что я смогла сделать в ответ, это сказать «Спасибо», ещё больше pаскраснеться и наконец-то выйти из класса. По существу, я тогда получила от Самойлова чуть ли не благословение, если воспринимать всё всерьёз или, наоборот, не всерьёз, кому как больше нравится.
И, если так подумать, то и в колледже ничего такого настораживающего и предрекающего ужасную концовку дня не произошло. Наваждение о мистере Αстоне не в счёт. Оно продолжало меня преследовать чуть ли не каждую последующую минуту, подкрепляясь усилением неведомых мне ранее чувств. Особенно они проявлялись в сладких приливах будоражащих ощущений на уровне диафрагмы, стоило мне только зацепиться мысленно за всё ещё тлеющую в памяти картинку его будто лепного лица и чарующих глаз, смотрящих не поверх, а вглубь. То, что вроде как и вызывало приятные эмоции, и одновременно настораживало, нравилось, но слегка пугало. Не привыкла я к подобным вещам, тем более к таким, что и учиться мешают, и сосредоточится на чём-то куда важном и полезном. Вся надежда оставалась либо на этот вечер, либо на сон и завтрашнее утро. Может им удастся хотя бы частично стереть это чёртовое наваждение. Я даже о поездке в Париж так много и с таким нешуточным волнением не думала, как об этом загадочном незнакомце, будь он трижды неладен.