заключить об этом на основании законов, и только опыт может преподать нам такой закон.
В трансцендентальной же логике мы видели, что, хотя непосредственно мы никогда не
можем выйти за пределы содержания данного нам понятия, тем не менее мы можем
совершенно a priori, правда по отношению к чему-то третьему, а именно по отношению к
возможному опыту, но все же a priori, познать закон связи вещей друг с другом. Поэтому
если воск, бывший прежде твердым, тает, то я могу a priori узнать, что этому должно было
предшествовать нечто такое (например, солнечная теплота), за чем оно последовало
согласно постоянному закону, хотя без опыта я не мог бы определенно узнать a priori из
действия о его причине или из причины о ее действии. Следовательно, Юм ошибочно
заключал от случайности нашего определения согласно закону к случайности самого
закона, и переход от понятия вещи к возможному опыту (совершающийся a priori и
составляющий объективную реальность понятия) он смешал с синтезом предметов
действительного опыта, который, конечно, всегда эмпиричен; тем самым принцип
сродства, имеющий своим источником рассудок и устанавливающий необходимую связь, он превратил в правило ассоциации, которая встречается только в подражательном
воображении и может представлять только случайные, а не объективные связи.
Но скептические заблуждения этого вообще-то чрезвычайно проницательного философа
возникли преимущественно из недостатка, общего у него со всеми догматиками, а именно
из того, что он не делал систематического обозрения всех видов синтеза, производимого
рассудком a priori. Ибо тогда он нашел бы, например (других упоминать не будем), основоположение о постоянности как такое, которое, подобно основоположению о
причинности, антиципирует опыт. Тогда он мог бы начертить определенные границы также
и a priori расширяющемуся рассудку, и чистому разуму. Между тем он только суживает наш
рассудок, не определяя его границ, и вызывает недоверие ко всему, не давая определенного
знания о неизбежном для нас неведении; он подвергает цензуре некоторые
основоположения рассудка, не подвергая критическому разбору все способности рассудка, и, отказывая ему в том, чего он действительно не может выполнить, Юм заходит слишком
далеко и оспаривает у него всякую способность расширяться a priori, хотя он и не дает
оценки всей этой способности рассудка; поэтому с ним случается то, что губит всякий