– Допрыгалась! – злорадно сказала баба Зина. – Конешно! То один к ней мужик идет, то другой, – кивнула она на Димку, – то третий…
Димкин отец подумал, что третьим мужиком баба Зина считает его и рассвирепел.
– Ах ты, карга старая! – оскорблено завопил он. – Сплетница! Сама-то уж иззавидовалась поди, ведьма ядовитая!
Ошеломленная баба Зина отступила к двери.
– Чего орешь-то? Ишь, разорался! – крикнула он и выскочила из Иркиной квартиры.
Вид Ирки, которая молча стояла, опустив глаза, растрогал жестокое сердце Димкиного отца и наполнил жалостью доброе сердце самого Димки. Они бы очень удивились, если бы узнали, что Ирка сейчас думает не о бедном убитом парне со скошенным набок носом (видимо, досталось ему при жизни, бедняге), а о том, не увидели ли милиционеры фотографии убитых бандитов в мобильниках, и не заглядывали ли они в Иркин компьютер.
Она торопливо уверила Димку, что она уже больше не боится и прекрасно проведет ночь одна, выслушала ободрения Димкиного родителя, который резко переменил к ней отношение после криминального происшествия – давно замечено, что человек, замешанный в громкой истории, сразу приобретает значительность, – и помчалась в кабинет. Торопливо включила компьютер, скопировала фотографии с компьютера на флэшку и, заставив себя забыть про несчастного убитого парня, стала думать, куда ее спрятать. Однако, спохватилась она, прежде, чем спрятать, надо фотографии напечатать. Фотопринтера у нее нет, но зато он есть у Танькиного Свинпина. Она набрала номер, но ее взгляд упал на часы, и она тихонько положила трубку.
Стараясь не смотреть под стол, она пошла на кухню и нашла остатки коньяка, который ей когда-то притащил Боб. Собственно, почти весь коньяк сам Боб и прикончил, прикладываясь к нему каждый раз после их с Иркой довольно скучного секса. Причем каждый раз он поднимал бутылку к глазам и сокрушался, что он быстро убывает.
– Жлоб, – убежденно сказала Ирка, вылив остатки коньяка в стакан. Набралось меньше половины. Выпив коньяк залпом, Ирка некоторое время постояла с открытым ртом, потом добралась, шатаясь, до кровати и заснула тяжелым тревожным сном.
Большой белый пес тонко выл, поставив передние лапы на подоконник и зажмурившись. Павел Андреич суеверно перекрестился и бросил в него тапок. Пес обиженно тявкнул и полез под кресло.
– И чего он воет, чего он воет! – возмущался Павел Андреич, наливая себе виски из пузатой бутылки. – Чует что-то!
Сидевший напротив него спортивного вида человек с бритым затылком изо всех сил делал вид, что все идет, как надо.