Пока у него не успели официально отнять дело, он решил еще раз вызвать ее на допрос, сам пока не зная, какие он будет задавать ей вопросы.
«Медсестра» безучастно смотрела в окно, делая вид, что Малахова не слышит. Малахов сожалел об этом еще и потому, что теперь ему казалось, будто в ее голосе неуловимые иностранные интонации. Звуки у нее были вполне русские, и выговаривала она их очень старательно. А вот интонация с характерным повышением в конце фраз была больше похожа на какую-то западноевропейскую. Так бывает, когда русский человек долго живет за рубежом и против воли перенимает мелодию иностранной речи. Ему хотелось еще раз разговорить ее и внимательно послушать. Однако медсестра упорно молчала. Малахов злился.
– Долго вам придется сидеть, – посочувствовал он. – Может быть, вы хотите связаться со своим посольством? – отважился он.
Женщина оторвала взгляд от окна и взглянула на него немного тревожно. Тогда Малахов полез в ящик стола и положил перед ней фотографию убитого Светлова. «Медсестра» впилась в нее глазами и на ее лице отразился ужас.
– Любовник? – с притворной вежливостью осведомился Малахов. – Или он должен был вытащить вас из тюрьмы? Только у него все равно бы ничего не получилось, – добавил он, но женщина его уже не слышала, потому что она была в глубоком обмороке.
Убедить Молчанова-папу, что ей было совершенно необходимо поговорить с Леней с глазу на глаз, было необычайно трудно. Папа кудахтал, как целый курятник, и твердил, что во имя безопасности сына он ни выпустит его из виду ни на одну минуту. То, что Леня при этом будет находится в своей комнате на виду у вооруженного охранника, который будет сидеть в углу, для него не было аргументом. Ирка совсем отчаялась. Показывать фотографии кому-либо кроме несмышленого Лени она совсем не хотела. Не потому, что она боялась, что людей, изображенных на фотографии Молчанов-старший узнает, а потому, что ей хотелось избежать вопросов, откуда у нее не просто фотографии, а фотографии убитых людей. Она была уверена, что ее сразу спросят, уж не сама ли она их порешила. Ирка боялась, что она вполне могла чистосердечно признаться, что да, мол, вяжите меня, люди добрые. Потому что нервы у нее были на пределе. А тут еще Молчанов-папа мнется, как девица перед тем, как потерять свою никому не нужную девственность.
Стиснув зубы, Ирка пробормотала: «как хотите», и повернулась, чтобы уйти. Не успела она сделать шаг, как папа заволновался.
– Это что, так важно, что ли? – недовольно сказал он.
Ирка махнула рукой.
– Не знаю. Смотрите сами. Ваш сын, вам и волноваться, – зло сказала она и вышла из квартиры. Охранник догнал ее уже на первом этаже.