— Совсем ты себя извела, девица! — вздохнула тетя, звонко стуча по доске кухонным ножом, нарезая кубиками морковь для салата. — Уже и смотреть тошно! Осунулась вся! Скоро на скелет ходячий похожа станешь!
Я вздохнула, поправив оборки черного траурного платья.
— Отец поручение мне дал перед смертью, а я не смогла исполнить…
— Твой отец много чего говорил такого, что не сбывалось! — отмахнулась от меня тетя. — Так что не надо слова выжившего из ума старика воспринимать всерьез! Мне вон, нарек, что меня в сорок лет, да с моей фигурой, молодой да видный жених замуж возьмет! И жить я буду в золотом дворце! Слыхала? Я как узнала, хохотала до слез!
Я улыбнулась.
— Так значит будешь! Воля богов!
— Да где ж я тебе, дуреха, дворец-то найду?! У Нежена что ли поселюсь?! Дворцовой кухаркой стану, а замуж выйду за конюха?
Тетушка расхохоталась, а я не удержалась, потянувшись к ней и обняв.
— Оптимистка ты, тетя!
— Да а как еще в мире-то жить? Кстати, красавчик-то этот не приезжал больше в наши места?
Я покачала головой.
— Забывала сказать тебе все… - немного приглушив голос, сказала женщина. — К похоронам он цветов тогда прислал… Посыльный принес. И монет золотых отсыпал. Сказал, что это “Жрецу за услугу”. А за какую — не сказал.
Я нахмурилась. О цветах и о монетах я ничего не знала, и это было для меня новостью. Поступок несомненно благородный и хороший, вот только во мне он вызвал какую-то странную тревогу. Будто бы не навсегда мы распрощались с этим господином. А значит, и дневник я вернуть смогу.
— Тетя, я до отцовского храма дойду. — прошептала я, вдруг осененная одной идеей.
— В чащобу опять?! Тебя же в прошлый раз едва медведь не загрыз! Хорошо хоть, что два добрых молодца спасли!
О том, кто на самом деле “молодцы” эти я тетушке естественно не рассказала. Лишь заметила, что они были охотниками, оттого и смогли победить зверя. Но в лес теперь меня тетя отпускать побаивалась.
— В храм наведаться нужно. Без отца и лампады там никто не зажжет. Да и может кто из деревенских решит прийти по старой памяти. Оставит подношение юродивой служнице.
Тетя вздохнула.
— Да. Тяжко будет без брата… Он ведь своими пророчествами нас кормил! Даже когда такой стал, не ходячий…
— Вот и я о том же! — вздохнула я, угнетенная тяжелыми мыслями.
— Ладно! — махнула тетушка фартуком. — Иди! Но не до сумерек! А то я тебя, шмакодявку, знаю! И народ там сильно не дури! Вычислят — вообще без хлеба останемся!
Я улыбнулась. Уж что-что, а дурить я умела. По-доброму, конечно же. Да и не совсем обманывала. Иногда мне что-то открывалось, пусть и смутно, неясно… Как сейчас, например, о том, что я должна к храму выйти.