— Не-а.
— Что ж… Значит, все же придется свозить девочку домой. А то я тебя знаю, схарчишь ее душу, и пиши пропало. — усмехнулся Иошинори.
Богиня-пчела очевидного отрицать не стала.
— Может, ты чего-нибудь оставишь мне в подарок? — вдруг проворковала она. — Что-нибудь для моих подопечных-пчелок… Я бы тогда тебе сказала кое-что взамен… О Фросе.
— Если это про то, что она очень любит жирафов, то я уже в курсе. Одно такое домашнее животное уже пасется у меня во дворе! — хмыкнул со знанием дела Шин.
Пчела захихикала.
— Неееет… Это про то, как завоевать ее сердце… Видишь ли, то, что происходит с этой девочкой — не проклятие, а скорее дар. Защитный механизм…
Кицунэ нахмурился.
— В смысле?
— Ее обижали в детстве. В школе. Дразнили неудачницей из-за того, что она была не из очень состоятельной семьи. А ее добрая натура не позволяла ей ответить обидчикам. Глядя в прошлое, я вижу, как она плачет… Одна.
— Девочка просто придумала себе образ, и теперь ему следует… — прошептал Иошинори. — Интересно.
— Если найдешь ключ к ее неудачам, то откроется и ее сердце…
Иошинори рассмеялся.
— Значит мне даже не придется брать в руки отбойный молоток и надевать тот ужасный комбинезон, что был у мужчины из воспоминаний Фроси?
— А что! Было бы таааак…. в общем, интересно бы на тебе смотрелось! — вновь захихикала богиня, но Шин от нее отмахнулся.
— Ладно. Спасибо. То, что мне нужно — я для себя понял.
Глава 13
Поздно вечером мы с Иошинори сели ужинать. Вообще, питание здесь — это отдельная тема. Потому что гад-кицунэ был эстет. Во всем, даже в мелочах. И меня, рассеянную и не особенно аккуратную, это очень раздражало. Нет, даже не так. Бесило! До зубовного скрежета!
Вот представьте себе ужин. Полумрак. Помещение, огражденное романтичными загородочками из рисовой бумаги, раскрашенной цветными красками — черными и красными. Их подсвечивают маленькие огоньки-светлячки. Посреди этого “кафе” — аккуратный маленький столик, у которого мы сидим на мягких шелковых подушечках на полу. Пиалочки, красивые из тонкостенного костяного фарфора, душистый зеленый чай в них в таком мизерном объеме, что его постоянно приходится подливать. На тарелочках — суши, в отдельной миске рис и всякая рыба, нарезанная ломтиками. Лимон, лайм, имбирь и веточки жасмина в высоких вазочках.
— Лучше бы картошки пожарил… — хмыкнула я, пытаясь справиться с дурацкими японскими палочками.
Иошинори застонал. Не знаю, что его больше огорчило — то, что я оказалась равнодушна к японской романтике, или то, что палочка, выскользнув из моих пальцев, отлетела ему прямо в лоб и с характерным звяком оказалась на полу.