– Я верно расслышал, что ты велел им долбить вниз на двенадцать футов? Мне кажется, что шесть – это предел.
Чет Кризек, который был пониже своего собеседника, хрипло захихикал.
– Я разве учу тебя, как надо нагружать грузовики? Так что не учи меня взрывать.
– Очень не хочется, чтобы твоя долбилка попала куда-нибудь не туда. Ты же знаешь правила. Никаких взрывов на расстоянии двадцати пяти футов от туннеля подземки, никаких глубинных котлованов вблизи улиц, никаких взрывов в дневные смены и в обеденный перерыв.
– Смотри, мы уже почти на дне. Еще разок – и все дела. Никто и не узнает об этой разнице.
– Черта с два, не узнает! От твоего взрыва могут вылететь тысячи окон. Ларри никогда не разрешил бы тебе подобное.
– А откуда он узнает? Ты что же, собираешься рассказать ему?
– Кто, я?! С какой стати я стану ему рассказывать? Мое дело – руководить земляными работами. Бригадир взрывников – ты. Это же у тебя есть удостоверение пожарного департамента. Я тебя даже и знать-то не знаю и даже не разговариваю сейчас с тобой. Думаю, что сейчас я лежу себе дома и болею.
– Мне нравится твоя позиция, – снова усмехнулся Чет. Он снял с головы каску и рукавом рубашки вытер пыль и пот со лба.
– Посмотри-ка на этих мойщиков окон на здании Залияна, – сказал высокий мужчина, тыча пальцем в небеса. – Они на высоте шестидесяти этажей над улицей и, должно быть, считают, что находятся в безопасности. Когда ты взорвешь свой заряд, им покажется, что началось землетрясение.
Чет запрокинул голову и, щурясь, посмотрел на узкую платформу, свесившуюся с залияновской крыши.
– Как это они могут там работать? У меня от одного взгляда на них голова кружится.
В конце дня расстояние в десяток кварталов от здания Залияна до компании «Пан-Америкэн» пешеход преодолевал точно с такой же скоростью, как и такси. Кроме того, идя пешком, Митчелл мог погрузиться в людскую реку, а именно она определяла для него все своеобразие Нью-Йорка. Что за удивительное смешение всего на свете! Люди самых разных цветов кожи, верований, национальностей, любого роста, комплекции и возраста, эффектные и невзрачные, вызывающие и скромные, одетые с иголочки и в лохмотья, двигались плечом к плечу по тротуарам в каком-то бесконечном потоке. Митчелл бывал почти во всех крупных городах страны, но нигде не видел ничего хотя бы отдаленно похожего на энергию и насыщенность уличной жизни Манхэттена. В некотором отношении Сан-Франциско считался Нью-Йорком в миниатюре, но при сравнении выглядел каким-то жиденьким супчиком, ну а Денвер вообще казался мавзолеем. Интересно, оправдано ли его неясное ощущение опасности, которое он всегда испытывает в Нью-Йорке? Конечно, здесь существовала преступность, но она была поделена на столько миллионов людей, что Митчелл находился, возможно, в такой же безопасности, в какой он был бы в отдаленных кварталах Блумингтона... но при этом чувствовал себя чертовски бодрым и веселым. Да, шагая настолько широким и решительным шагом, насколько это возможно в такой толчее, он определенно ощущал прилив веселого возбуждения. И не случайно! Ему предстоял обед с женщиной не только умной и интересной, но и красивой. Давно с ним не случалось ничего подобного. Правда, то, что он успел разузнать о здании Залияна, несколько портило радужное настроение, но сегодня вечером он собирался оттеснить мысли о работе куда-нибудь на задний план и полностью наслаждаться жизнью. А утром он посмотрит, складываются ли найденные факты в какую-нибудь систему.