Она следит.
Кэтлин теребит верхнюю пуговку на кардигане. Застегивает, расстегивает. Застегивает, расстегивает. Губы плотно сжаты, острый как у ястреба взор подмечает каждое мое движение.
Я медленно встаю на цыпочки.
«Все — мое. Твоего тут ничего нет».
Посмотрим, сестренка!
Я прижимаюсь к Малу губами. Осторожно. Робко. Неуверенно. Раньше я никогда не проявляла инициативу в поцелуях с парнем. Всегда было наоборот. Но я делаю это не ради удовольствия. Я целую его, чтобы позлить сестру.
Мал нежно присасывается ко мне теплым мягким ртом. Явно не ожидал поцелуя. Но он так оплетает мое тело, что мы прижаты друг к другу каждым миллиметром. Время идет. Я вижу, как Кэтлин наблюдает за нашим поцелуем. Мои глаза широко распахнуты, а глаза Мала закрыты. Я мучительно долго упиваюсь страданиями Кэтлин, а потом опускаюсь на тротуар и размыкаю объятия. Опять выглядываю из-за его плеча. Ее алые губы сжаты в такую тонкую полоску, что их почти не видно.
— Нет, — слышу хрип Мала.
Смотрю ему в лицо, и что-то вакуумом выкачивает из моих легких кислород. Пока я целовала Мала, его лицо помрачнело как черная туча. Сейчас он совсем не похож на того лукавого и очаровательного парня. Он напоминает алчущего крови демона: густые брови сведены вместе, глаза мечут молнии, рот искривлен и подергивается как ледяной шторм.
— Нет? — шепчу я.
— Нет. Ни черта на поцелуй не похоже, и это точно не наш первый поцелуй.
Не успеваю я опомниться, как он хватает меня за талию и резко прижимает спиной к машине. Я выгибаюсь дугой и издаю стон, когда его руки находят мои щеки, шею, волосы. Они всюду. Он осьминогом оборачивается вокруг меня — теперь не оплетает, а обуздывает. Безумие, но внезапно дождь заканчивается, и сквозь облака пробивается солнце.
Мою холодную кожу согревает солнечный свет, а остальное довершает Мал, излучая тепло, от которого к низу живота приливает жар.
Когда наши губы снова встречаются, это не просто касание — это нападение. Мал проталкивает мне в рот язык и испускает рык. Языки сплетаются, рыщут, изучают, дерутся. Он — животное, ведомое плотским инстинктом, и по-звериному жадно меня пожирает. Мы целуемся, целуемся и целуемся. Господи, и как же невероятно он целуется. Мал восхитительно пахнет, на вкус божественен, а когда опускает голову на мою шею, оставляя на ней засос, я округляю глаза и вспоминаю, что Кэтлин еще здесь.
Она бдит за нами через окно. По ее щекам бегут слезы, ладонь прижата к стеклу, на котором отпечатался белый след. Я практически ощущаю силу ее прикосновения, словно моя кожа и есть то стекло.