— Это заявление, а не предложение мировой.
— В таком случае, я не принимаю это заявление и топчу твое «не предложение мировой», — со злостью отвечает она.
Я получаю извращенное удовольствие, зная, что задел за живое. Ненависть — самое похожее на любовь чувство, которое только можно выжать из недостижимого.
Мне тоже удалось ее расстроить!
Я поднимаю глаза, и наши взгляды встречаются — как встретились много лет назад на Друри-стрит. Даже тогда я без тени сомнений знал, что этой девушке суждено изменить мою жизнь. Тогда я не ведал, что она предпочтет пустить мою судьбу под откос и приведет к череде несчастий, затронувших всех, кто мне дорог.
— Рано или поздно, но нам придется играть по правилам. Твой пижон завтра уедет, — фыркаю я.
— У него есть имя. — Аврора опускает камеру и недовольно смотрит.
Кен. Как пить дать, Кен.
— Да плевал я. — Не сводя с нее взора, я вжимаю ручку в страницу, пока она не начинает рваться.
— Каллум. — Она кладет камеру. — Его зовут Каллум Брукс.
Я дергаю плечом.
— А я слышу «пижон».
И царапаю мысль в блокноте.
Хватит быть такой красивой и настоящей и перестань вести себя так, словно ты у себя дома.
Это возможно?
Может ли она любезно просветить меня, чем я думал, когда разрабатывал этот план? Чего собирался добиться, кроме как протащить ее по дороге несчастий, по которой и сам прошел не одну милю?
Рори делает еще несколько снимков. Я покусываю кончик ручки. Не понимаю, как авторы так делают — как они изливают слова на равнодушную пластмассовую клавиатуру. Все это бесчувственно и безлико. Я могу писать только на бумаге. Сдается, Рори могла бы стать автором. Сдается, она могла бы писать с помощью макбука, прародителя всей стильной технозаразы. Мне тошно только при мысли об этом.
Да и вообще, с каких пор я перестал называть ее Авророй и снова стал звать «Рори»?
— У тебя есть макбук? — вырывается у меня.
Она качает головой, но не смотрит на меня, как на психа. Я всегда обожал это в ней.
— А что?
— Забудь. Итак, салфетки, — повторяю я.
Она вздыхает.
— Пустяки.
— Пустяк так пустяк, в противном случае его бы не существовало.
— Кто-то собирает подставки под стакан, открытки, марки. Я собираю салфетки. Ничего особенного.
Молчание.
Я смотрю в блокнот. Потом на нее.
— Просто кажется, это дикость какая-то, ведь у меня сложилось впечатление, что ты меня ненавидишь.
Она перестает смотреть на сделанные снимки. Сводит брови.
— Зачем мне ненавидеть тебя?
Действительно, зачем.
Зачем?
Я миллион раз задавал себе тот же вопрос, размышляя, не купить ли билет в Америку, не отправить ли ей билет в Ирландию, не вырвать ли из груди собственное сердце и подбросить к ее двери.