Мариэль. Замок в ипотеку (Кейн) - страница 13

— Тише-тише, — зашептал ласковый голос Луисцара откуда-то издалека. — Я здесь. С тобой.

Маша открыла глаза, сфокусировала зрение на нависшем над ней лице Луисцара и, хрипло кашлянув, огляделась. Он сидел на полу посреди ее комнаты и, прижимая ее к своей груди, гладил по голове. Естественно, Маша была в чем мать родила. Сглотнув, она пошарила ослабшей рукой возле себя, ища, чем бы прикрыться, потом плюнула на бесполезные поиски и хлопнула ресницами:

— Что случилось?

— Это все браслеты.

Луисцар с беспокойством заглянул Маше в глаза, а потом дотянулся до одного ее запястья, нажал на черный камень, и браслет со щелчком раскрылся. Луисцар проделал тоже самое со вторым, и когда оба браслета оказались на полу, а Маша свободна, он подхватил ее на руки и переложил на кровать. Маша заметила, как он всеми силами старается не смотреть на ее обнаженное тело, но у него плохо получалось. Глаза то и дело блуждали по ее груди, животу и самому интимному месту.

Заботливо накрыв Машу тонким одеялом, Луисцар сел на край кровати и свесил голову. Он не был похож на неуверенного мальчишку. Маша чувствовала его внутреннюю силу и решимость. Однако что-то в ней обезоруживало его.

— Это память расы, — заговорил Луисцар, вновь посмотрев на Машу. — Сейчас, когда ты излечилась, твои чувства обострились. Браслеты стимулировали восстановление памяти, поэтому первая вспышка воспоминаний оказалась для тебя болезненной. Что ты вспомнила?

Маша напряглась, подтянула одеяло к самой шее и произнесла:

— Ничего. Меня как будто по голове чем-то огрели.

— Нахлынуло много и сразу, поэтому ты не разобралась. Если хочешь, мы можем снова надеть браслеты. С ними твоя память восстановится быстрее.

— Но болезненнее. Ты сам сказал, — напомнила Маша. — Нет. Не надо. Мне кажется, в мою память врезалось что-то страшное, что-то, что я не хочу вспоминать.

— Возможно, гибель вашего мира. Ты, как единственная хранительница памяти расы, пропустишь через себя всю их боль.

Маша приподнялась и, прижав подушку к изголовью кровати, села. Ей стало легче, и она уже могла трезво соображать.

— Мои родители погибли при пожаре. Отец сразу, а мама несколько суток мучилась в больнице, медленно умирая от ожогов. Мне об этом воспитательница детского дома рассказывала. — Маша потупила взгляд на розовые следы от браслетов на своих запястьях. — При ней не было документов. Никто не знал, кто она и откуда. В бреду она повторяла одно имя. Мари. Вот меня и назвали Мари. Мария. Маша. В детстве меня мучили странные сны. Иногда красивые, иногда кошмары. Сейчас я их даже не помню. Осталось лишь послевкусие. Горькое и сладкое.