Вот даже не знаю, кого из этих двоих мне больше всего хотелось пнуть: Вадириуса или Глениуса? Кого же выбрать?.. А-а-а, мамочка! Обоих! Поэтому решила начать с ближайшего. Но не успела и ноги поднять, как, предугадав ход моих мыслей, ректор тут же обернулся и подхватил меня на руки, нахально прижав к себе.
Наблюдавший за всеми этими телодвижениями Амилрет усмехнулся, растягивая свои губы в улыбке на пол лица. А затем, еще сильнее, когда заметил в моих глазах неподдельное возмущение.
– Что-то плохо в это верится, – усомнился он, демонстрируя миру белые и идеально ровные тридцать два зуба. Правда, зря он это сделал. Под моим взглядом они начали кривиться и редеть.
– А я, старый дурак, завидовал, – задумчиво прокомментировал Игебдил, точнее, вселившийся в него дед Зодиак.
– О как. А король-то ваш с червинкой, – добавил Шаммот из Ирвинтведа.
Вспомнив о существовании еще одной стороны разговора, ректор обернулся, поставил меня на пол рядом с собой и, щелкнув два раза пальцами, призвал ту самую карту Святой долины на стол к Фумстри. После и вовсе скороговоркой продекламировал:
– Ах да. Чуть не забыл. Позаимствовал тут у вас недавно на неопределенный срок, да только мне уже без надобности, будьте добры, верните вашему картографу? – и не дав опомниться, добавил: – Благодарю.
После, не дожидаясь реакции ошалевшего правителя другого королевства он развернулся обратно к брату. Однако сказать ничего не успел, потому как за его спиной обиженно пробурчали:
– А почему она вся почерканная?
Не обращая ни малейшего внимания на прозвучавшее замечание, Сегдиваль продолжил общаться с другим венценосным, не менее, кстати, обиженным:
– Тебе плохо верится… во что? Поясни, Вадириус.
– В ваши чувства как минимум, – буркнул тот, теперь уже стараясь поменьше открывать рот.
– Ах, в чувства? – запальчиво вопросил Глениус.
Тем временем он мысленно сообщил мне только одно: «Прости». А после этих слов взял и склонился ко мне… а если поточнее, то поцеловал под удивленные возгласы всех присутствующих, включая меня.
Однако возмущение потонуло где-то там, в омуте чувств, захлестнувших волной невиданного мной блаженства. Его губы, мягкие, приятные на вкус, сминали последние остатки моего сопротивления своими сладкими прикосновениями. Эта чувственная пытка могла длиться вечно, если бы Сегдиваль не пожелал большего. Сильнее втягивая меня в поцелуй, он раскрыл мои губы и коснулся языка своим таким скользким, мокрым… Возмущающее по сути действие!
Вовремя придя в себя, я не нашла ничего лучше, чем укусить этого паршивца. Доверься ему, как же. Всегда добивается одного и того же. Глениус взвыл от злости и неудовлетворенных чувств. Глаза его наполнились чернотой. Замогильным голосом он что-то громко произнес, после чего настала гробовая тишина.