— Давай твой бутерброд, — обратилась я к Галочке, — свежий воздух прочистил мне мозги, и я проголодалась.
— Разве мозги влияют на аппетит? — недоумевала Надя.
— И на аппетит, и на оргазм, — ответила я, — это только на мозги повлиять трудно, особенно, — я постучала по голове, — если их нет.
Но присутствующие еще не привыкли к шуткам над собой. А ведь это единственный способ выжить. Но, так или иначе, чай был выпит, и все вернулись на подушки. Марина вновь обвела нас глазами и спросила:
— Ну, как вы себя сейчас чувствуете?
— Хорошо, — радостно воскликнула Галочка, — я вас всех люблю.
— И готова простить отца? — поднажала Марина.
— Отца? — Галочка задумалась, потом решительно тряхнула головой: — Я готова снова показать ему фигу, а потом рассказать, как боялась его много лет. Только он сейчас болеет, — Галочка загрустила.
— Хорошо, — согласилась Марина, посиди пока с этим чувством. Кто еще хочет что-нибудь сказать?
И тут молчавшая Светлана разжала руки и открыла рот. Чтобы заплакать.
— Светочка, — кинулась к ней Надя. Но Света только замахала руками — отстань. Марина привычным жестом пододвинула к ней пачку носовых платков — очень популярный в этой комнате предмет. «Это кто плачет? — спросил меня мой маньяк, снова высунувшись из кармана. — Та самая Светлана Дмитриевна, которая прописывает детям аминазин и врет, что не может их выписать из-за плохих анализов?» «Она самая, — с досадой ответила я, — помолчи». «Ну надо же, крокодилы, оказывается, тоже плачут», — повертел тот головой. Я быстренько засунула его в карман, чтобы не ляпнул лишнего, а сама раскрыла глаза и навострила уши — начинается самое интересное.
Когда Светлане было шесть лет, у нее умерла мама. Отец остался с двумя детьми на руках. Больше он не женился, поэтому хозяйство в доме вела и занималась воспитанием детей его мать, Светина бабушка. Старушка была строгая и требовательная. Хотя почему была? Она и сейчас жива, дай ей бог здоровья. И Светлана боится ее по-прежнему, как в детстве. Бабушка ремнем, конечно, не размахивала — читала нотации. Старший брат их вежливо выслушивал, целовал старушку и возвращался к своим проказам. Но Светлана долго переживала, чувствуя себя никуда не годной и к тому же — нелюбимой. Она мечтала о поддержке со стороны отца. А тот, замученный заботами о заработке, ничего не подозревал о чувствах дочери — накормлена, одета, учится отлично, чего еще надо. Маленькая Света проблем отца не понимала, но и Света взрослая ничего о них знать не хотела. Только взмахивала руками в беспомощной детской обиде и повторяла: