— Так и было, — отлипает она от меня.
— С трудом, но поверю тебе на слово.
— Садитесь в машину, — говорит папа уже находясь там.
Занимаем места на заднем сидение, а по радио начинает играть одна из любимых песен.
— Можешь сделать немного громче?
— Да, конечно, — прибавляет громкость папа.
Только почему мне никто тогда не сказал, что…
Если ты хочешь любви, ты должен пройти через боль,
Если ты хочешь любви, ты должен научиться меняться,
Если ты хочешь доверия, ты должен научиться доверять сам,
Если ты хочешь любви, если ты хочешь любви…
Я не представляю сколько боли пережил человек написавший эти строки. Песня не рождается просто так, она всегда идет из души, из сердца. Каждая строчка, каждое слово передает те эмоции, которые он сам испытывает. Он хочет поделиться со всем миром своей болью, я бы так не смогла. Я бы никогда не смогла приоткрыть занавесу своих страданий и показать, как я на самом деле разбита, для этого нужно быть по истине сильным человеком. Открыть себя, значит впустить в свою жизнь новых людей, но только лишь меньшинство будет поддерживать тебя. Остальные же будут пытаться испортить тебе жизнь сплетнями и ненавистью. Я уже не раз обжигалась, решаясь завести хотя бы обычных знакомых, больше не хочу.
Подбросив Марию до дома, папа был готов выруливать обратно на дорогу, но его окликнул мистер Геррера.
— С возвращением, Анаис, — улыбается он мне.
— Спасибо.
— Нам нужно обсудить один вопрос, — обращается он к отцу, — Это не займет много времени.
Папа выходит из машины, и они вместе отходят по дальше, чтобы мы не могли слышать, о чем пойдет речь. Но меня это не интересовало, я волновалась лишь об одном, не встретится с Дэвидом. Машина и мотоцикл стояли на месте, а это значит, что он дома и может в любую секунду выйти на улицу. Я старалась не думать об этом и погружалась в свои мысли, строя планы на завтрашний день. Вернулась в реальность я лишь когда передняя дверь машины захлопнулась, и папа уже прощался с Хуаном. Я была готова к долгожданному возвращению домой и уже мысленно лежала на своей мягкой кровати, как входная дверь дома открылась, и оттуда вышел он.
Черная косуха и такого же цвета джинсы, висящие на бедрах, смотрелись просто идеально. Он был зол, он постоянно запускал пятерню в волосы и что-то бубнил себе под нос. Они даже не взглянул в нашу сторону, чему я была одновременно и рада и в то же время меня это в очередной раз расстроило. Он просто сел на свой байк, надел шлем и промчался мимо нас, будто мы были миражом в пустыни.
— До завтра, — прощается папа, и мы наконец-таки двигаемся с места.