— Ты еще тут? — слышу сухой голос Кирилла и от неожиданности вскидываю голову. — Я не хочу, чтобы ты приходила… в ближайшее время. Позже с тобой свяжется адвокат.
Он стоит выше меня, даже приходится задрать голову, и это стоит мне укола в ту часть затылка, которая до сих пор побаливает от удара.
Кажется, я оступаюсь, сбитая с ног приступом резкой головной боли.
Нога сползает вниз, скользит, словно по льду.
Если не произойдет чуда, я обязательно упаду, кубарем скачусь вниз. Снова. Опять.
— Катя! — Кирилл где-то там и пытается меня задержать, выбрасывая вперед руку.
На мгновение наши пальцы соприкасаются и это похоже на удар током, под действием которого оживает какой-то спящий элемент моей памяти. Там скрипят заржавевшие шестеренки, наращивая темп, работают поршни.
Я помню этот момент, отчетливо, ясно, без проплешин.
Доля секунды, которая растягивается в несколько решающих минут.
Что-то выгнало меня на эту лестницу. Я плакала и хотела больше никогда не возвращаться в этот дом. Что-то… странное. Я даже чувствую это пальцами: металлический, нагретый моей ладонью продолговатый предмет. Пара кнопок. Динамик?
Кирилл тогда побежал за мной. Он пытался спросить, что происходит, но я затыкала уши громко, срывая глотку, орала дурацкую детскую песенку. Что-то про львенка и черепаху.
Кирилл поймал меня за руку.
Я вырвалась.
Я сказала, что мне противны его касания.
Что я лучше срежу кожу до мяса, чем буду жить с чудовищем.
Он попытался снова, потом его глаза стали такими… испуганными. Как будто Кирилл увидел то, что должно было произойти и понял, что не сможет это предотвратить.
И я упала куда-то в черноту.
— Катя! — Настоящее так быстро смешивается с прошлым, что я очень хорошо чувствую себя в момент падения. Болезненно, как свежий солнечный ожог, чувствую собственное нежелание его прикосновений. — Тебе плохо?!
Он зачем-то орет мне в лицо, жмурится и часто моргает, но смотрит на меня.
А пока я не могу ничего ответить, хватает на руки, усаживаясь тут же на лестнице, вдавливая меня в свою грудь, словно давно потерянную и чудом найденную часть себя самого.
— Ты не толкал меня, — как чумная, шепчу я. — Ты хотел не дать мне упасть.
— Я очень испугался, — путаясь пальцами в моих волосах, говорит Кирилл. Что-то привело в действие и его внутренний механизм, потому что взамен молчаливого угрюмого манекена я получаю бесконечный поток слов, в которых нет места ни запятым, ни точкам. — Прости, Золушка, я должен был не дать тебе уйти, не дать тебе упасть. Я не знаю, почему так напугал тебя. Я не понимаю, что случилось, но я ненавижу собственные руки за то, что они оказались бесполезны в тот единственный момент моей жизни, когда были действительно нужны.