— Батюшка, да почему же у меня никак не получается купить дом в Печорах?
— Потому что ваше место не здесь, а в Оптиной.
Прости, Господи, моё невежество, но ни о какой Оптиной пустыни я в ту пору и не слыхивала, усвоив из слов старца единственное: меня хотят изгнать из моих любимых Печор. Пришла я с этой обидой к моему духовному отцу архимандриту Адриану (Кирсанову), но и тот благословил съездить в Оп- тину. Съездила. Не понравилось. Руины храмов и горы мусора вокруг. Монастырь ещё только начинали восстанавливать, и мерзость запустения на святом месте поражала настолько, что я тут же отправилась к архимандриту Кириллу (Павлову) с жалобой на старцев, выселяющих меня непонятно куда.
Помню, как улыбался отец Кирилл, слушая мои причитания, а потом сказал, благословляя на переезд: «Благодатная Оптина, святая земля».
Как же благодарна я теперь Господу, поселившему меня на этой святой земле, но какой же трудной была дорога сюда!
— Мы у Господа тяжёлые хирургические больные, — говорила мне позже одна монахиня. — У каждого своя гордынька и своя корона на голове. А Господь жалеет нас, неразумных, и лечит уже хирургическим путём.
Словом, переезду в Оптину предшествовала та «хирургия», когда отсекалось всё, чем тщеславилась, бывало, душа. Сбережения съела инфляция. А то, что казалось прежде значительным — литературный успех, публикации, жизнь в кругу знаменитостей, — всё стало ненужным и уже немилым, когда тяжело заболел сын и умирала, казалось, мама... В квартире стоял тяжёлый запах лекарств, под окном ревело моторами московское шоссе, и в сизом тумане выхлопных газов было порою нечем дышать. Как же мы мечтали тогда о деревне и о глотке, хоть глотке свежего воздуха! Но пока я привередничала, не желая переезжать в Оптину, цены на здешние дома, стоившие прежде дешевле дров, возросли настолько, что были уже не по карману.
Вот так и свершилось то, о чём заранее предупреждал батюшка Иоанн (Крестьянкин): над головою чёрное небо в тучах и такая отчаянная беспросветность, что я уже даже не взмолилась, а возопила к святителю Спиридону Тримифунтскому, умоляя помочь. Помощь пришла незамедлительно, и я лишь твердила про себя: так не бывает. Но так было. И вскоре мы уже купили дом возле Оптиной, где и стали оживать, возвращаясь к жизни, мои родные. Помню, как сын, пролежавший в больнице четыре месяца, сначала неуверенно вышел в сад, а потом убежал купаться на реку, и вот уже мы, как в прежние времена, плаваем с ним наперегонки. И мама — снова прежняя мама. Вот она несёт с огорода редиску и радуется, что взошла морковь.